Ангел с черным крылом - Аманда Скенандор

но ненамного. Стены были сырыми, зеленоватыми от плесени, а по полу разбегались тараканы. Она прошла через длинный открытый зал, где бедняки могли найти ночлег. И хоть большинство из них уже ушли добывать себе на пропитание, попрошайничая и роясь в помойках, в воздухе стоял стойкий запах немытых тел и грязной одежды. Уна сама несколько раз ночевала в подобных приютах и с ужасом вспоминала о витающем в них духе безмерного отчаяния. Хуже этих ночлежек только камеры на острове Блэквелла.

Чего бы ей это ни стоило, она больше никогда не опустится до такого. Но как долго она сможет красть виски и опийную настойку и не попадаться? И как быстро будут расти аппетиты Дейдре? Как скоро она потребует не одну бутылочку опийной настойки, а две? А потом три? Четыре? Может, проще перепутать один раз опийную настойку с мышьяком? Это сразу решило бы все проблемы…

Уна на миг остановилась и покачала головой. И что только не придет в голову со страха! Она готова на многое, но убийство – это уж слишком! Придется найти возможность выполнять требования Дейдре. Унция виски там, капелька настойки здесь… Так, глядишь, к концу месяца и наберется. Главное, делать это как можно незаметнее… Конечно, всегда есть ключ Эдвина… Хотя сама мысль о том, что ей придется залезть в карман Эдвину, претила Уне. Она будет оставлять все это в условленном месте подальше от больницы Бельвью – там, где даже сестра Хэтфилд никогда ее не увидит.

И все же… Уна понимала, что Дейдре веры нет и она может все равно выдать ее. Даже платя Дейдре вовремя за ее молчание, Уна отныне не сможет быть спокойна. Может, сжечь за собой все мосты и сбежать, пока не поздно? В спальном корпусе все равно нечем поживиться, ведь все эти перья, сумочки и кружева строго запрещены в больнице. Поэтому большинство учениц оставили свои роскошные предметы туалета дома. Но все же за то, что она могла бы прихватить с собой сейчас, она выручила бы достаточно, чтобы купить билет в один конец на поезд, который увезет ее из Нью-Йорка. При одной этой мысли Уна содрогнулась, и ее едва не стошнило. Хорошо, что она пропустила завтрак!

Вытрезвитель находился за ночлежкой. Здесь пахло уже не столько по́том, сколько рвотой. Палаты-комнатушки по обе стороны от коридора, как и в отделении для душевнобольных, и толстые деревянные двери с глазком. Уна начала заглядывать в глазки. В большинстве палат было по одной женщине, хотя при сильном наплыве в них ютились по три, четыре, а то и пять женщин. Некоторые спали на соломенных тюфяках, другие ходили взад-вперед или сидели, обняв колени.

Уна снова вспомнила вчерашнюю тираду Конора в приемном покое. Многие презирают бродяг и пьяниц, но Уна была удивлена услышать такое от Конора – человека вовсе не богатого, явно хлебнувшего в жизни горя. Глядя на женщин в вытрезвителе, Уна снова и снова вспоминала отца, сломленного войной. Она вспоминала и себя, промерзшую до костей, голодную, мечтающую о глотке виски, который бы согрел ее хоть немного изнутри. Она вспоминала бесчисленных женщин – соседок по трущобам, что заливали дешевым пойлом душевные и физические раны от побоев, которые вынуждены были терпеть от своих мужей.

И она даже немного жалела Дейдре, которая попала сюда, разумеется, не от хорошей жизни. Но Уна ни за что не позволит ей испортить себе жизнь. Не для того Уна с таким трудом пробивалась туда, где она сейчас, чтобы так просто сдаться. Она подняла голову и расправила плечи, подходя к дальней палате. Вчера правила диктовала Дейдре, но сегодня очередь Уны сказать свое веское слово. Правило номер восемь: пока деньги не перешли из рук в руки, торг не окончен.

Дойдя до самой дальней палаты, Уна с удивлением обнаружила, что дверь в нее открыта. Заглянув внутрь, Уна увидела там только уборщицу, которая, стоя на коленях, протирала пол. Больше там не было никого. Не могла же Уна проглядеть Дейдре! Уна во второй раз осмотрела все палаты. И снова не нашла ее.

Ее что – уже отпустили? Вряд ли, в такой ранний час… Хотя, конечно, язык у нее подвешен хорошо. Раз уж она смогла уболтать полицейских снять с нее арест, то и туповатого ночного сторожа убедит, что уже достаточно протрезвела, чтобы идти домой.

К Уне вернулось вчерашнее ощущение леденящего страха. Она попробовала сделать глубокий вдох, чтобы успокоиться. Она просто не имеет права раскиснуть сейчас. Но душный смрадный воздух вытрезвителя не ободрял.

Куда могла пойти Дейдре – по отделениям? Искать Уну? Или в спальный корпус персонала? Или сразу в полицию? Куда бы Дейдре ни держала путь, Уне нужно найти ее, и как можно скорее!

Уна развернулась… и почти упала в объятия Эдвина.

– Эд… э-э… доктор Вестервельт? – защебетала она, отпрянув от него. – А вы что здесь делаете?

Эдвин протянул руку, чтобы поддержать Уну. Тепло его прикосновения, которого она всегда так ждала, сейчас только усилило ее страх, и она отпрянула.

– Пришел проведать пациентку, которую мы с вами приняли вчера, – невозмутимо ответил Эдвин.

– В такой ранний час?

– Мне что-то плохо спалось сегодня, – сказал Эдвин, понизив голос. – Знай я, что встречу здесь вас, я бы…

– Но ее здесь нет! Той пациентки. Похоже, проспалась, и ее отпустили. – Уна сделала шаг назад, бросив взгляд в сторону выхода. Надо поскорее найти Дейдре – вдруг она шастает по территории? – Я… э-э… Всего доброго, доктор!

Но Эдвин крепко схватил Уну за руку, не дав ей уйти.

– Встретимся в лифте сегодня? В два?

– Не могу! Сегодня нет. Может… на следующей неделе!

Уна попыталась вырваться, но Эдвин не отпускал.

– На следующей неделе?

В палате, около которой они стояли, послышалось какое-то шуршание. Эдвин понизил голос.

– Уна, что случилось? Ты сама не своя сегодня!

Уна не знала, что ответить. Она могла врать кому угодно, но только не Эдвину. И у нее не было времени на пространные объяснения. Надо найти Дейдре!

– Э-э… Ничего не случилось. Я просто очень устала!

– Это из-за того, что все время приходится таиться, да? Мне тоже это не нравится. Словно я ничем не лучше отца. Я уже почти решился: пойду к мисс Перкинс, скажу ей, что люблю тебя – и дело с концом.

Бешеный бег мыслей Уны мгновенно остановился.

– Что ты сказал?

Эдвин опустил голову и залился краской. Когда их взгляды снова встретились, Уна всмотрелась в его глаза, но не нашла и тени притворства. Слова произнести легко, но глаза выдают ложь. А глаза Эдвина повторяли его признание.

Ошарашенная услышанным, Уна не сразу отдернула руку. Ей уже доводилось слышать эти слова – но их произносили в пьяном угаре, по глупости. Один чудак даже пропел их ей. Но в глазах тех мужчин, остекленевших от алкоголя, не было и капли искренности. Это было нечто новое и пугающее.

Приближающиеся быстрые шаги спасли Уну от необходимости отвечать. Почти одновременно Уна и Эдвин сделали шаг назад. К ним приближалась женщина в простеньком хлопковом платье и фартуке, видимо, местная надзирательница.

– Ой, простите, я не слышала, как вы вошли! – Она потерла заспанные глаза и кивнула в сторону самой дальней палаты, из которой как раз показалась уборщица с ведром в руках. – Салли вообще-то обязана сообщать нам, если кто-то приходит. Наверное, она вас тоже не услышала.

– Ну, мы старались… э-э… не шуметь, – выдавила из себя Уна, – еще ведь рано, ваши пациенты наверняка спят…

Старшая медсестра хмыкнула.

– Эти? Да они так дрыхнут, хоть из пушек пали! Пока не начнут трезветь. Вот тут они просыпаются от любого шороха и начинают ворчать…

Уна увидела, как уборщица перекрестилась и пошла дальше по коридору. Оказавшись вдвоем с Эдвином, она на миг забыла, в каком ужасном месте находится. Теперь удушливая вонь снова била ей в нос.

– Вчера к вам поступила новая женщина, – начал Эдвин.

Поза его стала более официальной, а взгляд холодным.

– Рыжие волосы. Невысокого роста. В состоянии сильного алкогольного опьянения, но в сознании. Я пришел проведать ее, но мне сказали, что ее уже нет в отделении. Ее отпустили домой или перевели в другое отделение?

Медсестра прижала руки к груди.