Ангел с черным крылом - Аманда Скенандор

замарашкой. Вообще Уна не видела особого смысла в расчесывании волос часами и верчении перед зеркалом. У нее и зеркальца-то своего никогда не было. Она вполне обходилась тыльной стороной столовой ложки.

– Я вовсе не думала всерьез, что у тебя роман с мужем кузины, – продолжала Дрю, – но раз уж ты так настаиваешь, что ходишь каждое свободное воскресенье именно к ней, то что же еще можно предположить? Ну, как бы то ни было, доктору Вестервельту волноваться не о чем.

– А он тут при чем? – неожиданно для себя взвизгнула Уна.

Она откинулась в кресле и спросила уже спокойнее:

– Ты о чем?

– Неужели не замечаешь? Он же втюрился в тебя!

Уна рассмеялась, но смех получился похожим на лай.

– Ну нет, тебе просто показалось!

– Да? Почему же тогда он разрешил нам присутствовать на переливании крови?

– Просто проявил участие.

– Да ладно, он сам пришел туда вовсе не для того, чтобы наблюдать за процедурой. Он все это время не сводил глаз с тебя!

Уна залпом осушила чашку с молоком, но во рту все равно осталась сухость.

– Да? А еще кто-то заметил это, как ты думаешь?

Дрю молчала пугающе долго, но потом покачала головой.

– Думаю, нет. Для этого надо очень любить романы. Вот, например, в «Потаенном…»

– Ты же никому не говорила об этом, а? И не скажешь?

– А чего ты боишься? Даже сестре Хэтфилд не в чем было бы упрекнуть тебя. Ведь ты не давала никакого повода…

Уна миллион раз лгала людям в лицо. Сотрудникам банков, вагоновожатым, копам и судьям. Но сейчас ее губы расплылись в предательской улыбке. Это была даже не улыбка, а только тень, легкий намек. Но Дрю заметила и радостно взвизгнула. Уна зашикала на нее.

– Я так и знала, что ты ходишь все-таки не к кузине…

– Да это все пустяки. Мы просто… Нам просто приятно гулять вдвоем. Вот и все.

Это же ведь абсолютная правда, да? Она же ведь так и не дала своего согласия принимать его ухаживания, в конце концов. Да и, по правде сказать, он – начинающий хирург с многообещающей карьерой – и она – воровка в бегах – нелепая парочка, словно из одного из романов Дрю.

И тут случилось нечто неожиданное: первый раз за все время вечерних штудий с Дрю та отложила учебник в сторону, даже не загнув уголок недочитанной страницы, не бросив взгляд на часы в надежде, что еще есть время хоть немного почитать.

– Давай, выкладывай!

И впервые в жизни Уна действительно выложила ей все как на духу. Все: от первого раза, когда она увидела доктора Вестервельта, до их краткого свидания сегодня на лестнице по пути в прачечную.

– А он всегда такой серьезный? – с интересом спросила Дрю.

Уна покачала головой. Это как раз то, что притягивало ее в нем: его добродушный смех. И то, как он умел ее рассмешить. Его внимательность и любопытство. И то, как он слушал ее: не перебивая и не критикуя. Он тоже не был лишен предрассудков, но, в отличие от других, готов был признать, что заблуждался. И ей нравилось, что он не боялся возражать доктору Пингри. Он излучал уверенность, чем сразу завоевывал доверие пациентов. И все же, оставаясь наедине с Уной, не боялся показать ей другую сторону своей личности – мягкую и совсем не такую самоуверенную, и доверялся ей, не боясь, что она воспользуется этим.

А Уна и не пыталась – впервые в жизни. Она не следила за ним, не брала его на слабо, не пыталась использовать его слабости в своих интересах. Рядом с ним она становилась почти такой же уязвимой.

Уна болтала с Дрю до тех пор, пока миссис Бьюкенен не отправила их спать. Но Уна еще долго не могла сомкнуть глаз. Она ждала приступа сожаления, который обычно накатывал на нее после того, как она перебирала или проигрывала весь дневной улов. Но его не было. Вместо этого она испытывала легкость, даже какой-то восторг. Еще одно доказательство того, что не стоило болтать Дрю об Эдвине.

Увы, ее одурманенный влюбленностью мозг не воспринимал разумных доводов. А уж тело и подавно. Чихать на правила! Так здорово было сидеть бок о бок с Дрю, перешептываться и хихикать. Так же легко и приятно, как на свиданиях с Эдвином. Так приятно, как не было уже очень-очень давно. И разве даже самая лживая и хитроумная воровка не заслуживает хотя бы мгновения счастья?

Реальность сама рано или поздно напомнит о себе.

Глава 33

Похожее на легкое опьянение после обильных возлияний, ощущение парения и беззаботности осталось с Уной и на следующий день. Уна поймала себя на том, что улыбается до ушей, расчесывая одну из пациенток. А отмывая судно, она вообще напевала что-то себе под нос! Ей бы не помешало окатиться ледяной водой из ведра, но судьба уготовила ей встряску похлеще.

После обеда старшая медсестра отослала Уну вниз, где принимали новых пациентов. Их ожидалось много, так как на близлежащей фабрике по производству жестяных изделий произошел несчастный случай.

У дежурной сестры было всего лишь несколько минут, чтобы показать Уне, где что лежит, прежде чем прибыла первая карета скорой помощи. Из нее с большим трудом вышли три человека. Все израненные, в крови, но на своих ногах. Колокол следующей кареты зазвенел уже через несколько минут, и из нее вынесли двоих на носилках. Уна с дежурной сестрой освободили койки, переместив первых троих на одну. Пациентов из третьей кареты пришлось класть уже на пол.

Уна стала оказывать первую помощь пациентам с легкими травмами, а дежурная сестра, второкурсница, взяла на себя более тяжелых.

Дежурный врач с двумя интернами переходил от одного пострадавшего к другому, помогал сначала тем, кому помощь нужна была срочно, а остальных отправлял в отделения этажом выше.

Вскоре в тесном приемном покое стало душно и шумно, как в фойе театра. Уне приходилось перешагивать через тех, кто лежал на полу, и пробираться между койками с тремя-четырьмя пациентами на каждой, чтобы принести необходимое для оказания помощи пострадавшим. Она облила подол платья водой и запачкала передник кровью. Она промывала раны и делала перевязки. Обрабатывала ожоги. Помогала докторам фиксировать сломанные конечности. На каждого, кто был в сознании, она заводила карточку, где указывала имя, фамилию, адрес и прочую информацию. Эту карточку она прикрепляла на рубашку пациента перед тем, как санитары уносили его наверх. На карточках тех, кто был без сознания, писала просто «неизвестный».

Бегая вот так от одного пострадавшего к другому, она не могла вновь не вспоминать свою мать. Неужели после пожара та попала в подобный хаос? Неужели какая-то медсестра вот так же спросила ее, как ее зовут, и, вздохнув, тоже написала «неизвестная»? Может, было бы лучше, если бы мама умерла на месте, среди пепла и обугленных досок?

Уна как могла отгоняла от себя эти мысли, но все же проявляла внимание к каждому пострадавшему, прислушиваясь к каждому звуку, что они с трудом произносили, и подбадривая их, как только могла.

В какой-то момент в приемном покое появился Эдвин, чтобы определять, кому из пострадавших необходимо хирургическое вмешательство и какое. Уна увидела его, и, как всегда, по ее телу разлилось приятное тепло. Но у нее не было возможности даже украдкой улыбнуться ему и уж тем более назначить следующее свидание – слишком много было пострадавших.

В суматохе Уна даже не заметила прибытия четвертой кареты скорой помощи, пока Конор с санитаром не втащили в приемный покой очередного пострадавшего. Только что освободилась одна койка, но Уна еще не успела поменять запачканное кровью белье, и пациента за неимением места положили на грязное. Уна приготавливала очередную порцию мази для обработки ожогов и собиралась заняться бельем позже.

Конор прошел мимо Уны.

– Еще один с фабрики? – бросила ему вслед Уна.

– Не, с фабрики уже все. Это просто пьянчужка.

Он бросил на пациента взгляд, полный презрения. Нет, даже отвращения. Таким, каким люди смотрят на переполненный общественный туалет.

– В городе было бы намного лучше без этих вот…

– Тогда я помою его и отправлю в вытрезвитель.

– Не его, – сказал Конор и сплюнул на пол, – перед вами леди из трущоб.

Покачав головой, он вышел. Уна смотрела ему вслед, встревоженная яростью в его голосе. Она уже видела его таким – прямо как реформатор, размахивающий на кафедре Библией. Но ведь это