Белый снег, черные вороны - Чи Цзыцзянь

Когда тело Цзи Юнхэ увезли, убиравшая его постель санитарка обнаружила под подушкой листок бумаги и две фасолины. Бумага оказалась договором о найме жены. Фасолины же были одна красная, другая желтая. Красная смотрелась как далекий огонек, а желтая – словно слиток золота. Вместе они походили на пару незамутненных глаз, столь блестящими и чистыми они были.

Из вещей мужа Ди Фангуй забрала договор и две фасолины.

На третий день после смерти Цзи Юнхэ у Месни, остановившегося в русской гостинице, внезапно возник жар, его охватил озноб и непрекращающийся кашель, в мокроте виднелась темно-красная кровь. Врач понял, что заразился чумой. Только тогда он осознал, что совершил непростительную ошибку, когда без всяких предосторожностей осматривал чумных в русской железнодорожной больнице. У Ляньдэ, говоривший о легочной чуме, оказался тысячу раз прав! Месни вспомнил того больного хозяина зерновой лавки, что ему показывал Хавкин, вспомнил его кровь на одеяле. Возможно, именно в то мгновенте микробы попали к нему на лицо, прокрались к нему в организм и тайком воткнули свои кинжалы. Раскаиваясь, он сказал сам себе: «Вот если бы я тогда надел маску, то дух смерти разминулся бы со мной, о Боже!»

После того как Месни увезли в больницу, российские власти опечатали третий этаж гостиницы, где он жил, и провели полную дезинфекцию. Постельные принадлежности и даже бумаги Месни были сожжены.

В один день с Месни в больницу привезли и Хэ Вэя. Однако его туда доставила не Ди Фангуй и не дочка торговца солью, а слуга. Торговец солью прознал, что зять в последнее время не играет на деньги, пораньше закрывает лавку и часто куда-то исчезает. Заподозрив худое, он послал людей проследить за Хэ Вэем и так узнал, что тот наведывается в зерновую лавку Цзи Юнхэ. Всем было известно, что скупердяй Цзи Юнхэ тайно торгует телом своей жены, выкупленной им из «Читальни синих облаков». Торговец солью пришел в негодование и только было собрался прикрыть лавку зятя, чтобы лишить того дохода и средств на увеселения, как у Хэ Вэя обнаружились признаки чумы, и тот слег. Торговец велел слуге отвезти зятя в больницу, дочь забрал к себе, а жилье дочери и лавку Хэ Вэя приказал опечатать.

Хавкин в конце концов стал носить плотную маску, а после поступления в больницу Месни на его лице больше не всплывала улыбка. Он хотел спасти жизнь француза с помощью дядиной противочумной сыворотки. Однако состояние Месни только ухудшалось, он был как камень, скатившийся с вершины горы и замерший на краю пропасти – большая часть уже нависла над бездной, падение было неизбежным.

Всего лишь через неделю после заражения Месни истратил все жизненные силы и закрыл свои полные грусти глаза. В этот зимний день холода чуть отпустили, и небо над Харбином было необычно ясным. Хавкин сам набросил белую простынь на тело француза. Хотя простынь была определенного размера, Хавкину она показалась безбрежной. В его сердце она навсегда осталась бесконечной белоснежной равниной.

Хэ Вэй после недели мучений в больнице тоже отправился навстречу вечному мраку. Когда медсестра прибирала его постель, то обнаружила под подушкой лист бумаги. Она с изумлением обнаружила, что эта бумага выглядит точь-в-точь как листок, оставленный Цзи Юнхэ! Ее пробрала оторопь – не иначе как черти шалят. Родственники Хэ Вэя заранее предупредили, что если у него останутся какие-то вещи, то они ничего забирать не будут, пусть больница все сожжет. Медсестра побыстрее выбросила в корзину эту бумагу, скрепленную отпечатками пальцев, а затем санитары сожгли ее с мусором в котельной.

Хэ Вэй умер тринадцатого числа первого лунного месяца, это как раз была пятница. Боявшиеся этого дня иностранцы почти не выходили на улицу. Харбин походил на принявшего яд человека, которому только что промыли кишки клизмой, – улицы и переулки были пустыми и безжизненными. Но для Небес это был неплохой день, ведь всего лишь через пару дней должно было наступить пятнадцатое число по лунному календарю[54]. И пусть на небе светила холодная луна, но она была полной и красивой, создавала праздничное настроение и была похожа на барабан.

Вот только на полотне барабана залегла маленькая тень – наверное, к ней как раз прикоснулась барабанная палочка и заслонила свет.

Маски

Чтобы побыстрее пошить маски, Юй Цинсю уже много дней не возвращалась домой на обед.

Чжоу Яоцзу, опасаясь, что она плохо питается, в этот день специально отправил Сисуя отнести матери коробочку с только что испеченными миндальным печеньем и булочками с финиковым повидлом. Женщины, шившие маски, увидав сладости, не стали церемониться, тут же бросили работу и потянулись руками к коробке. Они ели и не без зависти нахваливали везение Юй Цинсю, которая, выйдя замуж, не знала недостатка ни в еде, ни в одежде и наслаждалась жизнью. Она же в ответ намеренно хмурила брови и ругала мужа за то, что он переложил в печенье сахара, отчего притупился их аромат. Финиковые булочки, по ее словам, вышли слишком мягкими, а для вкуса ведь совсем не обязательно, что чем мягче, тем лучше. Тогда толстуха, работавшая прачкой в доме Фу Байчуаня, над ней подшутила: «Так ты предпочитаешь штуки потверже?»

Юй Цинсю сразу поняла подвох, ойкнула в ответ, а затем, воткнув кулаки в поясницу, заявила: «Вот ветерок мне нравится мягкий, когда дует мягко, это очень приятно. А хворост на растопку нравится твердый, он дольше горит!»

В Фуцзядяне Юй Цинсю славилась сообразительностью, толстуха знала, что в споре ее не переговорить, поэтому отвернулась и решила разыграть Сисуя. Указывая на живот Юй Цинсю, она спросила мальчишку: «Как ты думаешь, у твоей матушки в животе мальчик или девочка?»

Сисуй тут же выпалил: «Не мальчик и не девочка».

Толстуха рассмеялась: «Как же это не мальчик и не девочка?»

Мальчишка серьезно ответил: «Пока ребенок не родился, как же узнать, будет он мочиться сидя или стоя?»

Женщина продолжила подначивать: «А тебе нравится мочиться сидя?»

Сисуй мотнул головой и громко заявил: «Я люблю мочиться стоя».

Поскольку толстуха никогда не рожала и детей у нее не было, она пошутила: «Если твоя матушка вновь родит писающего стоя, то тебе не поздоровится, может быть, тогда тебя лучше подарить мне, как думаешь?»

Сисуй замотал головой, словно та была погремушкой-барабанчиком: «Ты уже такая старая, я не согласен с тобой жить».

Комната взорвалась хохотом. Волны смеха накатывали все выше и выше. Хохот был словно закипевшая в чайнике вода, которая хотела бы выплеснуться наружу, но хозяин забыл снять чайник с огня, и воде оставалось лишь шуметь, не переставая.

Вкусив сладостей и насмеявшись, женщины продолжили изготовлять маски. Сделав одну, они сразу бросали ее в картонную коробку, казалось, что туда слетел белоснежный голубь. Вот только голуби эти были с подрезанными крыльями и летать не умели.

Заражение чумой французского врача произвело переворот в борьбе с эпидемией в Харбине. Чиновники и простые люди, иностранцы и китайцы – все поверили У Ляньдэ.

У Ляньдэ полагал, что, кроме изоляции заболевших, необходимо помещать под наблюдение и тех, кто тесно общается с чумными. Палат не хватало, и для решения неотложных задач У Ляньдэ нанес визит главному управляющему КВЖД генералу Хорвату, чтобы арендовать у того пустующие вагоны и превратить их в лазареты. Одновременно с этим в Харбин стали один за другим прибывать медики, дополнительно направленные Пекином. При этом У Ляньдэ, чтобы обеспечить безопасность во всех трех провинциях северо-востока, отправил нескольких из новоприбывших в Чанчунь. Чанчунь был самой крупной станцией к югу от Харбина, и если хорошенько организовать карантин там, то можно уберечь от чумы Мукден и районы за заставой. Он считал, что если обучить простейшим мерам врачей китайской медицины из Фуцзядяня, то они