Белый снег, черные вороны - Чи Цзыцзянь

а затем постепенно сужались вплоть до двух тонких завязок, крепившихся на затылке. С помощью маски можно было закрыть бо́льшую часть лица. В разгар зимы, выходя на улицу, мужчины в стеганых шапках, а женщины в головных платках вооружались еще и масками, из-за чего при встрече со знакомыми люди часто не узнавали друг друга.

Был стылый день, когда женщины, закончив с пошивом масок, собрались возвращаться по домам. В зимние дни солнце худосочное, уже к трем дня оно выглядело полумертвым и готовым завалиться за горизонт. Поблекшие было морозные узоры на стеклах вновь заблестели. Только женщины собрали свой скарб и решили уходить, как дверь в магазин шелка открылась и внутрь вошла Су Сюлань со счетами в руках. На ней были туфельки с черной основой и красной вышивкой, зеленая стеганая куртка в красную и синюю клетку, темно-серые ватные штаны, верблюжьего цвета головной платок, ватные рукавицы с крупным цветочным узором – от пестроты ее наряда аж в глазах рябило.

Войдя с мороза и обнаружив в магазине столько женщин, Су Сюлань вдруг возбудилась и забубнила: «Твари, когда это вы пробрались ко мне в дом, сколько вас тут? Одна, две, три, четыре…» У нее из глаз хлынули слезы, она принялась носиться по комнате и колотить женщин счетами.

Толстуха, опасаясь, что Су Сюлань поранит ребенка в животе Юй Цинсю, сначала прикрывала ее и пыталась первой выпустить из дверей, а затем с улыбкой обратилась к жене хозяина: «Да ты посмотри на нас, на наши рыла, я толще свиньи, она худее обезьяны, а у той глаза что щелочки, разве мы могли приглянуться управляющему Фу? Он нанял нас на работу». Она указала на женщин, собиравшихся к выходу: «Посмотри, мы сделали работу и возвращаемся домой, больше тут не появимся».

Су Сюлань крутанула шеей, указала пальцем на Юй Цинсю и, сотрясаясь от дрожи, бросила: «А вот та красивая…»

Толстуха ответила: «Это верно, что она красивая, только у нее уже есть хозяин. Ты разве не помнишь? Ее семья держит кондитерскую лавку, ее мужа зовут Чжоу Яоцзу. Она помогает повару в окружной управе. Господину правителю округа очень нравится ее печенье».

Су Сюлань как будто что-то вспомнила, хмыкнула в ответ, однако ее взгляд не отрывался от Юй Цинсю. Когда та вышла из магазина, Су Сюлань бросилась за ней. Толстухе было неспокойно на сердце, ей пришлось пойти следом и проводить Юй Цинсю до дома.

Когда солнце заходит в ясную погоду, его золотые лучи дарят ощущение свежести и роскоши, они словно брызжущий сок при чистке мандарина, несущий в себе непередаваемый аромат. А вот если светило затянуто грязным дымом, то его лучи будут мутно-желтыми, словно сопли. Когда Юй Цинсю с подругами вышла на улицу, солнце садилось не в настроении, и отблески заката напоминали именно сопли.

Хотя ее сопровождала толстуха, но Юй Цинсю, зная, что за ней по пятам следует Су Сюлань, все же не могла избавиться от холодка в спине. А тут еще мимо них проехала за город труповозка, отчего Юй Цинсю загрустила еще сильнее, ведь ей было неведомо, когда закончатся эти адские дни. Когда она, тяжело переводя дыхание, дошла наконец до родного порога, ее куртка на спине и в подмышках насквозь пропиталась потом.

Дойдя до дома, Юй Цинсю оглянулась и поблагодарила толстуху, а затем бросила взгляд на Су Сюлань. Та застыла на месте и остолбенело смотрела на кондитерскую лавку. Отворив дверь, Юй Цинсю услышала, как толстуха втолковывала Су Сюлань: «Убедилась, вот ее дом, внутри ее ждет собственный муж». Су Сюлань хмыкнула и издала странный смешок.

Стоило перепуганной Юй Цинсю войти в лавку, как там ее подстерегал новый испуг. Стоявшие раньше в центре помещения прилавки в половину человеческого роста теперь оказались сдвинуты под окна, а железная плита для выпечки была разобрана и задвинута в угол. На полу стоял новый котел и два таза, в одном из которых лежали новая поварешка и шумовка.

Чжоу Яоцзу как раз, присев на корточки, складывал очаг, увидев жену, он горько усмехнулся: «Извини, с тобой не обсудил, это наказ отца. Мы, младшие, должны слушать стариков».

Оказалось, что перестановка была связана с людьми, которых заперли на карантин в арендованных вагонах.

Из-за того, что людей в вагонах постоянно прибывало, а кухонь и поваров не хватало, в последние два дня изолированным стало недоставать еды. Из-за того, что в изоляторах нарушилось питание, голодные люди подняли ропот. Услыхав об этом, Чжоу Цзи сказал Чжоу Яоцзу, что без Фуцзядяня не было бы семьи Чжоу. Если в Фуцзядяне беда, семья Чжоу не может оставаться в стороне. Старик велел сыну переоборудовать кондитерскую лавку в кухню, а всем домашним приступить к работе и готовить еду для людей, запертых в вагонах.

Чжоу Яоцзу не хотелось делать из лавки кухню, но раз отец сказал, то он не мог ослушаться. Старику показалось, что одного очага маловато, поэтому он велел сложить вторую печь. Кухонную утварь, что лежала на земле, Чжоу Цзи с Сисуем только что принесли из лавки хозтоваров.

Юй Цинсю сняла платок, отряхнула с одежды пыль и заявила: «Конечно, людей на изоляции жалко, и домой их не отпускают, и страх о возможном заражении их одолевает, мы, разумеется, должны что-то для них сделать. Вот только дрова и продукты тоже будут за наш счет? Одну-две недели мы продержимся, но если чума затянется на полгода, то наша кондитерская так разорится!»

– Расходы несет управа, если в этот трудный момент мы вложим свой труд, то и этого будет довольно. – Чжоу Яоцзу постучал мастерком по стенке печки и добавил: – Будем считать, что это добро зачтется ребенку в твоем животе.

Вторую половину слов отца услышал Сисуй, как раз ввалившийся в дверь. Размазывая сопли, он обратился к Юй Цинсю: «Матушка, ты как родишь, я хочу вернуться к тебе в животик».

Женщина с нежностью глянула на сына и слегка погладила свой живот: «Дурачок, отсюда только выходят наружу, а вернуться туда уже нельзя».

– Сисуй, ты чего это собрался назад к мамке в чрево? – спросил Чжоу Яоцзу. – Неужто снаружи не нравится?

– Вообще не нравится, – страдальчески поделился Сисуй, – тут холодно, чума, да и газеты продавать нельзя. Уж лучше вернуться к матушке, там и тепло, и целый день можно спать.

Чжоу Яоцзу вздохнул: «С завтрашнего дня ты начнешь вместе с отцом носить еду людям в вагонах, жить станет интереснее».

Юй Цинсю возразила: «Вот только Сисуя туда не бери, вам-то с батюшкой ничего не станется. Взрослые знают, как себя защитить, а ребенок еще не соображает, и если заразится, то будет худо».

– Я буду им командовать, не волнуйся, – пошутил Чжоу Яоцзу, – мы сложим две маски и наденем их на Сисуя!

Двух масок Сисуй в итоге не носил, но через три дня к ним в дом действительно явился человек с двумя масками на лице. Это был Чжоу Яотин, тащивший на себе свою поклажу. Сисуй, как увидел, что вернулся его дядя, так немедленно сообщил отцу.

Оказалось, что У Ляньдэ из-за заражений, случившихся в последние дни в Чанчуне и Мукдене, и для борьбы с быстрым распространением чумы обратился ко двору, после чего была прекращена продажа билетов второго и третьего классов на поезда Пекинско-Мукденской железной дороги, кроме того, остановилось движение по Южно-Маньчжурской железной дороге. Одновременно с этим двор ввел сухопутные войска в Шаньхайгуань, чтобы воспрепятствовать перемещению людей и грузов во внутренние районы, а в Харбине были прияты еще более суровые меры. Несмотря на это число заражений не уменьшалось, тень смерти нависла над каждым человеком, и тогда У Ляньдэ принял решение блокировать Фуцзядянь, для чего требовалась помощь армии. Более тысячи военных отправились из Чанчуня в Харбин. Несколько десятков врачей из Тяньцзиня уже находились в пути. Под их размещение выделили Биньцзянскую государственную школу для девочек и несколько гостиниц, но места все равно не хватало, поэтому Комитет по борьбе с эпидемией временно