Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

все и вся взметнулись ввысь, кровь быстрым потоком побежала по жилам. Не думая ни о чем, освободившись ото всех мыслей, Влад сжал в объятиях Ирену, жаркими поцелуями покрыл ее губы, щеки, шею. Она не сопротивлялась, наслаждаясь в его молодых сильных руках, ее не смущала даже их разница в возрасте - Ирена была старше на пятнадцать лет, а молодой Владислав пленился ее красотой, ее манерами, той харизмой, сильным потоком исходившей от нее. Эта была любовь с первого взгляда - взаимная, притягательная. Они были счастливы в объятиях друг друга и, столь далекие ранее, сошлись, сплелись воедино.

А за окном белыми обильными хлопьями пошел снег. Он падал и падал, становясь все сильнее и сильнее, загораясь белыми холодными звездами в свете фонарей.

Глава пятая

Их любовь - такая долгожданная, новая, крепла с каждым днем, не смотря ни на что. Ирена была слишком красивой, слишком умной и богатой, чтобы не упустить молодого красавца. Владислав, питавший поначалу к ней больше сыновьи чувства, понял, как сильно не хватало ему именно ее. Женщина полностью подчинила его своей воли, а он с жаром и трепетом глядел на нее как ученик на учительницу, испытывая страстные чувства - она была всем для него, она стала его женой - без свадьбы, без официальной дозволенности перед алтарем. Станислав был против их отношений, их новой любви. Оставаясь между сыном и положением в обществе, стареющий художник, профессор университета выбрал второе, однако ему никак не удавалось поговорить с Владиславом. Молодой человек чаще пропадал в театре на репетициях, а в свободное время ездил на встречу к Ирене, проводил с ней бурные ночи, представляясь жене во всей красе.

Через несколько недель Станиславу удалось увидеть сына, лицезреть его в гостиной с книгой в руках: то была пьеса Антона Чехова "Вишневый сад". Отец подошел к ничего не подозревающему сыну, проговорил:

Влад, мне необходимо пообщаться с тобой.

Тон Станислава - холодный, суровый не предвещал ничего хорошего, однако молодой человек отложил книгу в сторону, весь согнувшись в тайном повиновении перед отцовской волей. Профессор исподлобья глянул на него, продолжил:

Ты знаешь, о чем пойдем речь и посему тебе следует выслушать все, что я скажу.

Воля твоя, отец.

Я вытерпел твою спесь, когда ты, вопреки моему слову, поступил в театральный вуз. Я даже смирился с твоим отказом от Гаянэ, которая принадлежит древнему знатному роду - этим ты навлек на наши головы позор и ради чего? Ради кого, я спрашиваю?!

Отец, я...

Молчать! - воскликнул в гневе Станислав и стукнул по столу так, что стакан, стоявший на нем, упал на ковер. - Ты предпочел Гаянэ какой-то девки, которая умерла от туберкулеза, ничего не оставив тебе. Почему ты не слушался меня, мать?

Янина - промелькнуло в голове Владислава. Бедная, любимая Янина, любовь к которой он хранил в тайниках своего сердца, оставив заместо нее самой легкое нежное воспоминание, так свято явившееся ему. И отец, родной отец втаптывал в грязь этот дворец любви, сердце и чувства его. Вспыхнув лицом от нанесенного оскорбления, Влад сказал:

Папа, зачем ты так говоришь? Тебе известно лучше всех, кем являлась для меня Янина. Не тревожь ее светлую память, прошу.

Что-то твоя любовь более напоминает похоть. Быстро же ты нашел ей замену в лице стареющей Ирены. Какой позор! Неужто во всей Польше не нашлось молодой красавицы, твоей ровесницы?

Я полюбил Ирену, она стала всем для меня, потому что она одна поддерживает мои начинания, веря в меня и мои успехи. Чем, как не добром, могу я отплатить ей?

Станислава злила явная непреклонность сына, и гордая кровь горцев взыграла в его жилах. Подойдя вплотную к Владиславу, который был много выше отца и шире в плечах, мужчина приковал к нему злой взгляд больших глаз, проговорил с угрожающим видом:

Отныне и впредь я запрещаю тебе общаться с ней, в противном случае я откажусь от тебя и прокляну на веки вечные. Мне не хочется опутываться позором на старость лет от людской молвы. Мне стыдно за тебя.

Тебе мнение людей дороже сына, - с грустью молвил Влад, в его глазах блестели слезы, - зачем ты говоришь такое, почему жесток ко мне? Я люблю тебя, маму, Янку, Казимежа и всегда буду любить. Не обижай меня, пожалуйста.

Владимир, ты любишь только себя, тебе плевать на чувства других.

Плевать? Почему ты так говоришь? - воскликнул молодой человек, переходя на крик, но из последних сил стараясь держать себя в руках. - Вспомни, как долго я сидел у твоего изголовья, пока тебя поражал недуг. А почему бы тебе не припомнить, как я оказался в плену у немцев? Рискуя жизнью, я отправился на другой конец Варшавы за лекарством для тебя, не боясь получить пулю. Неужели этого всего недостаточно, дабы ты, отец, был просто мне благодарен?

Станислав продолжал глядеть на сына все тем же ледяным безразличным взглядом и он не испытывал к нему ни жалости, ни любви. Уже спокойным, но чужим страшным голосом он спросил:

Выбирай сию минуту: мы или Ирена; но знай, если ты выберешь ее, тебе нет места в моем доме, а я постараюсь стереть из своей памяти все воспоминания о тебе.

Ледяным потоком обдало Владислава от слов отца. Где-то внутри, в груди, в сердце он почувствовал нестерпимую боль, а окружала его теперь пустота - холодная и мрачная. С большим усилием Влад дал отцу ответ:

Отныне я вижу, что лишний здесь и что жизнь моя никому не нужна в моей же семье. Ты обидел меня, отец, так еще никто не делал мне больно. Я выбираю Ирену, она единственная отрада для меня.

Так плохо ему еще не было. Разве муки и издевательства в концлагере могли сравниться с тем, что он чувствовал сейчас? Затаив дыхание, Владислав ожидал отцовского удара и был готов ко всему.

Ты, щенок, выродок, - проговорил Станислав, от гнева. неистовой злобы сжав сухие руки в кулаки, - лучше бы бы не рождался, лучше бы тебя придушить в колыбели. Зачем только ты вернулся из плена, тебе следовало бы остаться там, в Германии, сгнить заживо, дабы ничего от тебя не осталось.

Как страшно то, что ты говоришь, папа. Но я не заслужил твоего гнева, хотя ты с рождения моего ненавидишь меня.

Профессор размахнулся, наотмашь ударил молодого человека по щеке, разбив до крови губу. Поднеся рукав к ране, Владислав посмотрел на отца взглядом, полный жалости и