Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

и тогда казалось ему, что любимая все еще здесь, рядом - а он не видит ее. Сердце его сжималось от тоски, а к горлу подкатывал комок рыданий, но ему хотелось вновь и вновь возвращаться в этот парк, еще раз предаться сладостным, но тяжким воспоминаниям.

Бронислава видела изменения в сыне, горестно вздыхала, всплескивая полными руками. Но как мать, она не желала, чтобы сын ее любимый ходил в подавленном состоянии, и потому вызвала его на откровенный разговор за чашкой чая.

Послушай меня, Влад, - сказала женщина, - я понимаю, как тебе тяжело досталась утрата любимой, но твоя жизнь продолжается, не вечно же сидеть, закрывшись в комнате, сгорать от тоски.

Что мне делать, мама? Как справиться с тем, что враз навалилось единым скопом на меня?

Просто жить, наслаждаясь каждым мгновением. Ходи на выставки, на танцы, встречайся с друзьями. Хорошо еще, что ты работаешь в театре, вот и примени свой актерский талант в реальной жизни.

Слова матери возымели на него, вытянули из мира небытия-воспоминаний. И через две месяца, сам того не ведая, Владислав вернулся к обычной жизни, он расцвел и лицом, и взглядом, и постепенно мирская жизнь с ее плюсами-минусами укрыла его невидимым колпаком. К тому же не ко времени занемог Станислав. Врачам удалось спасти его тогда, брюшной тиф отступил, но недуг - тайный, сокрытый, невидимым змеем теплился внутри и вот снова выбрался наружу. Болезнь оказалась неопасной, но высокая температура и боли в животе не давали покоя. Владислав на время позабыл и работу в театре, и грустные воспоминания. Вместе с матерью он ухаживал за отцом, сидел ночами у его изголовья, и когда тот начинал трястись от лихорадки, давал лекарство. Немного придя в себя, Станислав открывал глаза, ловил взглядом сына и, протянув исхудалую руку, звал его к себе. Молодой человек вставал на колени перед кроватью отца, ласково, по-сыновьи, улыбался.

Влад, сын мой, ты рядом со мной, - шептал больной и в этой тихой комнате голос его звучал более отчетливо, чем когда-либо.

Папа, разве я могу оставить тебя? Мы с мамой так волнуемся за тебя.

Прошу тебя, Влад, говори со мной по-армянски, ныне мне сподручнее родной язык. А в твоем голосе армянские слова звучат краше.

И Владислав усаживался рядом с отцом, долго рассказывал ему о своих успехах и неудачах, о прошедших днях и планах на будущее. Под тихий мелодичных голос сына Станислав проваливался в сон, а молодой человек продолжал оставаться в кресле, чувствуя, как и его окутывает своей пеленой сновидение.

Когда мужчина смог уже стоять на ногах, Владислав вернулся в театр, где его ожидали новые роли: и главные, и второстепенные. В старом краковском театре, в котором он уже являлся начинающей вспыхнувшей звездой, ему предложили одну из главных ролей с Халиной Миколайской в пьесе Шарля де Пейре-Шапюн "Покойный господин Пик". Кто мог тогда знать - а Влад и подавно ни о чем не подозревал, полностью погрузившись в своего героя, что именно эта пьеса станет переломным - навсегда - моментом в его жизни.

В первых рядах, чуть дальше от камер и фотоаппаратов, сидели члены комиссии: критики, маститые актеры, режиссеры. Они все выразили восторг и похвалу пьесе, особенно впечатлившись игрой молодого Владислава, еще малоизвестного, без громкого имени, хотя его преподаватели пророчествовали ему великую славу.

Кто этот молодой человек среднего роста, такой смуглый, темный, с красивым голосом? - спросила коллег одна из актрис, состоящая в совете жюри.

Его зовут Владислав-Рудольф Шейбал, 1923 года рождения.

Какая необычная, странная фамилия у него. Кто он по национальности?

Фамилия досталась ему от предка-шотландца, но сам Владислав-Рудольф утверждает, что он армянин.

Теперь понятно, почему он так необычно выглядит.

Актриса что-то написала у себя на листочке и вперила взор на молодого артиста, так и пожирая его глазами. Она любовалась им, все больше и больше очаровываясь его южной красотой, той статью,что он гордо нес на сцене, тому голосу, коему был наделен. И чем дольше женщина смотрела на Владислава, тем больше и сильнее ее накрывала неведомая волна - волнующая,страстная. Щеки ее покрыл легкий румянец в тот миг, когда Влад невольно, неосторожно бросил на нее беглый взгляд. Того оказалось достаточно. И эти два человека, еще секунду назад далекие, не знающие друг друга, вдруг приобрели невидимую связь меж собой, будто бы долгие годы шли по темной дороге на ощупь и вот только теперь нашли выход. Владислав ощущал на себе пристальный взгляд женщины, слышал, как сильно забилось в груди его сердце, до этого бывшее равнодушным ко всему.

Актриса наклонилась к главному члену комиссии, прошептала:

Я выбираю Шейбала Владислава, его игра мне больше всего понравилась.

Как скажите, Ирена Эйхлерувна, ваш голос учтен.

После окончания пьесы, после долгих речей комиссии, после всей этой театральной суеты, женщина попросила через помощника позвать к ней Владислава, чей образ не выходил у нее из головы. Робко, боясь показаться хуже, ступил молодой человек в комнату, где его уже дожидалась Ирена. Он боялся смотреть на нее, хотя сам того не ведая, машинально поднял голову, улыбнулся как-то странно, с глуповатым видом.

Присаживайтесь, господин Шейбал, - женщина указала на стул напротив себя, приметив смущение молодого артиста,- я видела вашу игру и мне, признаться, она очень понравилась.

"Только ли игра?" - пронеслось в голове Владислава и сердце вновь затрепетало в груди, а к горлу подкатил комок. Он молчал, но внутри все кипело, а поток нескончаемых вопросов только увеличивался, проносясь молниями в голове.

Вы знаете, кто я? - задала вопрос женщина, пожирая огненным взглядом молодого человека.

Кто вас не знает?! Вы Ирена Эйхлерувна, главная прима польского театра и кино, - на одном дыхании проговорил Влад и посмотрел ей прямо в лицо.

Что-то внутри кольнуло, омыв сердце сладкой тоской. Перед собой он увидел ее красивое лицо с задорными татарскими глазами серо-зеленого цвета, ее светло-каштановые волосы отражали золотистый блеск в свете люстры. Ирена была красивой - и это та хищная, страстная красота, что пленяла, опутывала своими сетями. Все в ней: светлые глаза, аккуратный нос, пышные локоны напоминали ему о Янине, чьи невидимые следы он искал под прошлогодней листвой на тропе в своей душе, а статным мягким телом походила на Анну - ту первую женщину, что познал он. И эти два давнишних, близких образа соединились лучами в одну, превратились в единственную, желанную. Между ними - Иреной и Владиславом - пробежал дрожащий ток, машинально руки их коснулись,