Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

не сбежал, уселся рядом. Подражая офицеру, матросы заманивали индианок в вигвамы, и те большей частью добровольно отдавались белым, возвращались к костру с новыми драгоценностями. А бывало, ждали своей очереди, чтобы получить еще что-нибудь.

Вакханалия длилась до вечера. Длинные тени чумов пролегли на юго-восток, прочеркнули клиньями бурую равнину. Вспыхнуло, задрожало желтое пламя костра, тонкий дымок поднялся к золотистому прозрачному закату. Ветер шел с океана. Закипела в котле талая вода, запахло мясом с кореньями. Повисли над лагерем крупные снежные звезды, сытые испанцы расползлись по вигвамам. Насилия продолжались.

Ночью вернулся беглец, привел охотника с луком. Матросы отнеслись к ним равнодушно. Что сделают три дикаря с одним луком против девяти вооруженных самострелами и мушкетами солдат? При виде избитого сородича туземцы насторожились, но ничего не сказали, расположились у костра. Измотанные «любовью» моряки забыли об опасности, не выставили караульных, заснули в чумах. Индейцы вытащили из укромных мест оружие, предупредили женщин.

На рассвете племя ушло в поля, оставив испанцам груды шкур и глиняных черепков. Матросы выскочили из жилищ, попали под обстрел прикрывавших индианок мужчин. Отравленная стрела угодила солдату в бедро. Карвальо без доспехов, с непокрытой головой, метался по лагерю, приказывал палить из мушкетов, бежать вдогонку. Испанцы принесли оружие, закрепили на ухватах, но не высовывались из-за прикрытия хижин, не слушали командира, забыли о дисциплине. Мартин водил дулом, прицеливался в великанов, не сидевших на месте и постоянно двигавшихся. Лишь бы отвязаться от штурмана, стражник бабахнул наугад и, разумеется, не попал. Страх перед прозвучавшим с безоблачного неба громом удвоил силы женщин и детей, они исчезли из виду. Последними безнаказанно ушли мужчины с детенышами лам. «Эти великаны бегают быстрее лошадей, и весьма сильно ревнуют своих жен»,  – запишет в летописи Пигафетта, утаив подлинные события предшествующего вечера и ночи.

Раненый солдат корчился в судорогах, пена шла изо рта. Он умирал. Не в силах помочь ему, матросы столпились вокруг, наблюдали за агонией.

– Позабавились…  – угрюмо промолвил Мартин, с отвращением отворачиваясь от смерти.  – Хорошо еще, откупились только одним.

– А сам-то?  – упрекнул Эрнандес.

– Тихо!  – прикрикнул Карвальо, склоняясь к затихавшему парню.  – Отходит. Читай молитву, Хинес!

Матрос забубнил «Отче Наш», спохватился, перешел на «За упокой».

– Назад понесем или здесь похороним?  – задал вопрос Мартин рядом с дышавшим солдатом.

– Отстань!  – велел кормчий.

– Яму копать?  – спросил стражник.

– Чего?  – не понял Карвальо.

– Надо скорее уходить, пока великаны не вернулись,  – глухо произнес Мартин.

– Да, конечно,  – согласился штурман.

– Так рыть яму или нет?

– Помогите ему!  – распорядился Карвальо.  – И подожгите лагерь!

Стражник вытащил из ножен «воловий язык», размерил могилу, перекрестился, принялся снимать дерн.

– Полметра хватит,  – решил кормчий, наблюдавший за ним.

– Можно больше, тут земля мягкая,  – пробормотал Мартин.

Матросы собрали в костер все, что попалось под руки. Черные клубы дыма поднялись над стойбищем, прикрыли поголубевшее небо. Послышался треск, шипение сырого дерева. Стало жарко. Умирающего оттащили к яме. Двое солдат копали могилу: рыхлили землю мечами, вынимали комки руками. Мартин связывал веревкой крест из жердей.

– Гляди,  – сказал солдат из ямы,  – наверху появилась трава, а внизу земля со льдом.

– Не успела прогреться,  – ответил второй.

– Холодно будет ему лежать,  – вздохнул первый.

– Лучше сохранится,  – усмехнулся приятель,  – черви не съедят.

– Жаль парня.

– Сильно ему хотелось бабу поиметь… Бог покарал.

– Не стыдно тебе? Вместе спали с толстухой!

– Знать, он первый, а я второй.

Пламя стихало, дым редел, горящие обрывки шкур разлетелись в стороны, жгли пятна в сухой траве. На равнине зияла черная рана. Но солдат не умирал. Жизнь боролась со смертью, редкими всхрапами рвалась наружу. Когда казалось, будто она поднялась к пожелтевшему на востоке небу, и парня собирались стащить за ноги в могилу, он судорожно выталкивал гнилой воздух, набирал свежий и вновь затихал. Карвальо беспокоился, поглядывал на холмы.

– Все. Царствие ему небесное!  – штурман перекрестился.

На губы солдата положили потерянное индианкой зеркальце.

– Закапывай!  – приказал кормчий.

Матросы боялись греха, не спешили.

– Не дышит!  – штурман приподнял зеркальце, показал чистую поверхность.  – Отошел.

Золотистое солнце в розовом мареве поднялось над горизонтом, осветило наспех насыпанный холмик с сучковатым крестом. В кострище догорали остатки скарба индейцев. Рядом валялись грязные обрывки алых лент, битые глиняные черепки с вонючим протухшим мясом, сдобренным корнями капы, дешевые стеклянные бусы.

Ощетинившийся копьями, стрелами и мечами, доблестный отряд понуро возвращался в гавань, поминутно оглядываясь, будто за холмами притаились мстительные ревнивые великаны. Карвальо придумывал небылицу, чтобы оправдаться перед адмиралом, не лишиться офицерского звания. Покойный Диего Барасе стал седьмым, похороненным в заливе Сан-Хулиан.

Глава XV

Долгожданная встреча

Шел август, пятый месяц зимовки. Закончился ремонт кораблей. Покрашенные каравеллы примеряли новые паруса, чинили старые. Команды возились с такелажем, готовились к выходу в море. Погода стояла неровная, то заштормит ураганами, то подует попутным ветром. Душа моряков заныла, запросилась в даль. Пустой безлюдный берег надоел, великаны больше не появлялись. Во флотилии говорили, будто капитан-генерал со дня на день отдаст приказ выйти в океан. Магеллан колебался, не хотел рисковать, повторить судьбу Серрана. В зависимости от погоды, он становился решительным, возбужденным, собирался покинуть залив или запирался в каюте, выжидал, лежал в кровати, завернув больную ногу в собачью шкуру.

В середине месяца адмирал созвал совет. Предстояло обсудить два главных вопроса: назначить срок отплытия и принять коллективное решение о наказании главарей мятежа. Последнее было давно определено Магелланом, следовало соблюсти традицию, устроить поименный опрос. Большинство офицеров предлагало выйти в море в конце месяца, но не осмеливалось высадить на берег инспектора и священника, когда отношения с туземцами ухудшились до предела. Адмиралу потребовалось все его скудное красноречие, чтобы навязать кормчим решение пожертвовать двумя человеческими жизнями ради общего спокойствия, ибо даже сломленные духом Хуан де Картахена и Санчес де ла Рейна при неблагоприятном стечении обстоятельств могли стать знаменами бунта для недовольных.

На следующий день утром объявили приговор. Мятежники, искупившие вину честным добросовестным трудом, получили полное прощение. Им возвращались прежние звания и должности. Хвала капитан-генералу! Десятки матросов и офицеров сняли кандалы. Картахена и доминиканец изгонялись из флотилии. За радостью и ликованием, хвалебными молебнами «В избавление» трагедия двоих не вызывала сожаления.

За месяцы зимовки авторитет Магеллана и его власть возросли. Противники признали за португальцем незаурядные организаторские и хозяйственные способности, раскрывшиеся в заботе о кораблях и моряках. Он очистил и починил суда, заготовил дрова