Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

Лиселя убрали в трюмы, облегчили мачты, обнажили бушприт и бизань, открыли простор, изборожденный вздымающимися валами. Корабли раскачивались, ростры погружались в воду. Холодно, сыро, мерзко вокруг. Заработали насосы. Команда заволновалась. Открылась течь, или появилась необходимость очистить под еланями днище? Адмирал проверил трюм. Швы на днище не разошлись. «Сан-Антонио» отстал, легкие каравеллы сбились в кучу, нарушили строй. Так и катились по морю, будто наседки за петухом.

К вечеру немного затихло. Однако до реки Святого Креста было далеко. На ночь отошли от берега, убрали паруса, дрейфовали по ветру. Опять командующий не спал, считал во тьме огни каравелл, надеялся увидеть звезды среди поредевшей завесы облаков. Напрасно. Мир сузился до размеров четверти лиги в длину и ширину, озлобился, расшумелся. Капелланы жгли свечи, махали кадилами у статуи святого Антония. Моряки тащили его наверх поморозить, чтобы почувствовал, что ожидает всех, если корабль пойдет ко дну. Священники возмущались, но боялись заступиться за мученика, отобрать статую у толпы. Уставший от тщетных молений, озябший голодный францисканец срывающимся голосом читал Екклесиаста:

«Когда облака наполнятся, то прольют на землю дождь; если дерево упадет на юг или на север, то останется там.

Кто наблюдает ветер, тому не сеять; кто смотрит на облака, тому не жать. Как не знаешь путей ветра и того, как образуются кости в чреве беременной: так не ведаешь дело Бога. Утром сей семя и вечером не давай руке покоя, так как не угадаешь, что будет удачнее, или все в равной мере хорошо. Сладок свет, приятно глазам видеть солнце. Если человек проживет много лет, пусть веселится в их продолжении, помнит о темных днях, которых пройдет не мало.

Все, что будет,  – суета!»

(Еккл. 11, 1–6).

Звенели склянки, менялись вахты. Моряки передали себя в руки Господа, доверили судьбу корабля товарищам, заснули крепким сном. Догорели свечи у простуженной статуи Антония, расплылись янтарными каплями по треножнику. Застегнул монах латунные замочки на Библии, прижал к груди, повалился на бок, засвистел остреньким носиком. Только волны стучали в борта: «Суета, суета, суета…»

Серый озябший свет разогнал страхи, обнажил горизонт, придвинул далекую землю. Корабли несло к берегу. Грохнула пушка с «Тринидада», предупредила об опасности. Беспорядочно ответили орудия. Вмиг упали с реев подвязанные паруса, поднялись бизани. Суда в лавировку пошли от каменных и песчаных ловушек. Начался третий, самый короткий день плавания.

Преследуемая штормами флотилия 26 августа 1520 года благополучно достигла Рио-Санта-Крус. Отремонтированные корабли с честью выдержали испытание: не дали течи, сохранили такелаж в исправности, не подмочили товары. Испанцы выиграли гонку. Зловещее небо тащилось позади.

Ночью разразилась буря. «Наши корабли чуть не погибли из-за яростных ветров,  – записал в дневнике Пигафетта.  – Бог и святые тела вызволили нас из беды».

* * *

Моряки радостно встретили друзей. Лодки перевозили от кораблей к форту гостей и подарки. Шум, гам, песни разливались по весеннему берегу. Пришло спасение, вернулось ощущение родины, братства иберийских народов. Гуляли, праздновали воссоединение на судах и на суше. Служили молебны, стреляли из пушек, распугивали воробьев и ворон на острых верхушках частокола. Матросы с «Сант-Яго» без приказа разошлись по кораблям, на которых им хотелось служить со старыми друзьями. Адмирал не препятствовал. Основной костяк команды – португальцы с преданными Серрану солдатами – перебрался на «Консепсьон», где Жуан стал капитаном вместо Карвальо. Второй раз Серран потеснил долговязого сластолюбивого кормчего.

Веселье не прекращалось на второй и третий день. Хмурился лишь Магеллан, ибо шквальные ветры выдули из него уверенность в скором продвижении на юг. Дни росли, ночи укорачивались, земля пахла травой, а море по-зимнему штормило. Даже в гавани, как верно заметил Пигафетта, они чудом спаслись от гибели. Хвала святым телам Клары и Эльма! Да не покинет их святой Антоний! Не отвернутся ликом своим Андрей с Николаем!

Три дня эскадра плыла по океану, но как резко изменилось настроение моряков! Флотилия восприняла внезапно испортившуюся погоду как предостережение Господа, как дурной знак, как затмение солнца при выходе в поход. «Поторопились, взялись за гиблое дело»,  – говорили моряки. За радостью встречи скрывалось глухое сопротивление адмиралу, вчерашние союзники открыто выражали недоверие Магеллану.

Когда болтанка кончилась и последние шквалы, по-разбойничьи потрепав корабли, оборвали плохо закрепленные снасти и унеслись в океан, родственники командующего со старшими офицерами собрались на флагмане. По случаю праздника с малиновых кресел сняли чехлы, застелили стол скатертью, повесили под потолком благовонные ветки. Обед почти не отличался от обычного. Из трюма достали вино и немного сладостей. В маленькой каюте, тесно прижавшись друг к другу, офицеры ели мясо, обгладывали кости, облизывали жирные пальцы, вели разговор о гибели «Сант-Яго», счастливом спасении команды, жизни в крепости. Порозовевший Серран с платком на голове живо рисовал жуткие картины катастрофы, окрашенные его видениями в период длительных обмороков. Чавкая и сморкаясь в скатерть, слушатели качали бородами, восхищались мужеством португальца. Получалось так, будто спасением корабля руководил Серран, а не голубоглазый боцман, служивший до прихода Барбосы комендантом форта. Не будем строго судить Жуана, проявившего мужество и стойкость в опасности, способного принимать разумные решения. Херес туманил больную голову, возвеличивал значение собственной персоны.

Воспоминаний хватило на весь обед. Сытые офицеры развалились в креслах и на кровати Магеллана. Разговор затих, капитаны с кормчими понимали: их пригласили не ради сомнительного чествования Серрана, потерявшего корабль, за что в иной ситуации можно лишиться головы, а для более важных вещей.

– Штормит,  – многозначительно произнес Дуарте, обрывая последние смешки.

– Ветер неустойчивый, переменный, шквалистый.

– Дожди заливают палубу, в кубриках сырость.

– Волны поднялись.

Офицеры наперебой принялись ругать погоду.

– Как у вас с дровами?  – шурин хитро направил разговор в нужное русло.

– Хватает…  – неопределенно ответил Мескита.

– Надо еще запасти,  – догадался Эстебан. Альваро удивленно посмотрел на своего штурмана.

– Разберем частокол и блокгауз,  – не понял намека Серран.

– Мы на земле императора Карла. Крепость навечно принадлежит ему. После нас сюда придут корабли, солдаты расширят форт,  – возразил Мескита.

– Велика ценность…  – ухмыльнулся Жуан.  – Сделают надежнее.

– Пока и такая хороша,  – сказал Мафра, не понявший сути спора, но привыкший поддерживать Гомеса.

– Надо нарубить дрова,  – заявил Эстебан.

– Куда их складывать?  – спросил Мескита.

– На палубу,  – не растерялся кормчий.

– Конечно, на палубу,  – поддакнул Мафра.

– Глупости говорите,  – пробубнил Альваро, не воспринимая разговор всерьез.

– Тебе тоже нужны дрова?  – шурин обратился к штурману Карвальо.

– Погода гадкая,  – прямо ответил тот.  – Надо переждать две-три недели.

– Вот-вот,  –