Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

Летописец хотел возразить, но командующий отвернулся от него.

– Завтра праздник святой Урсулы,  – Магеллан положил руку на плечо священника,  – и одиннадцати тысяч дев, принявших мученическую смерть вместе с нею. У каждого моряка есть родные и близкие женщины. Нужно устроить неторопливую, задушевную службу. Люди вспомнят о них – им станет легче. Укрепи веру стойкостью женщин!

– Я сделаю это,  – пообещал Антоний.

– Вот и хорошо,  – похвалил командующий.  – А ночь, действительно, прекрасная, но погода завтра испортится.

– Неужели?  – удивился Пигафетта.

– Жди неприятностей,  – бросил на ходу командир, направляясь к вахтенным на ют.

– Нога болит?  – шепотом спросил Пигафетта Антония.

– С вечера прихрамывает,  – ответил приятель.

– Почему нам не везет?  – горячо воскликнул итальянец.  – Не успеем выйти в море, как начинает штормить! Прошлый раз чуть не утонули, а нынче куда спрячемся?

– На все воля Господня,  – сказал монах.  – Не думай о смерти, и она минует тебя.

– Страшно мне,  – не поверил приятель.

– Давай помолимся, укрепим надежду,  – предложил священник. Коротка летняя ночь на краю земли. Осыпались звезды-жемчужины в перламутровые раковины, побледнел Южный Крест. Улетевшая душа заплутала в огоньках, растворилась в посветлевшем небе. Всполохи ушли на запад, завязли в тумане. Берег позеленел, вода посерела. Уснули на палубе моряки под плащами и старыми парусами. Звонко вызванивали склянки, приветствовали новый день, самый важный в судьбе экспедиции. Впереди призрачно маячил изрезанный морщинами мыс, скрывавший вход в Патагонский пролив, названный впоследствии именем адмирала.

«21 октября 1520 года»,  – вывел дату в судовом журнале Франсиско Альбо.

* * *

В теплых косых солнечных лучах армада подошла к белым скалам у необычайно извилистого берега, за которым открывалась огромная выемка в пол-лиги шириной. Южный край терялся в мареве океана, как потом выяснилось, изгибался на 10 лиг, или 40 миль. Новое устье реки? Вода оказалась соленой. Залив?

С севера и юга к воде спускаются покрытые кустарником и цветами изумрудные поля, над густой травой летают разноцветные бабочки. А вдали – какое чудо!  – высятся остроконечные горы с отливающими голубизной белыми шапками снегов. Чайки, морские ласточки, альбатросы кружат над темными глубокими водами, садятся на шлейфы буро-зеленых водорослей. Колышутся розоватые тела медуз, повторяют движение прозрачных волн. Величественная тишина царит в бухте. Только иногда слышны голоса птиц да плеск воды.

Корабли замедлили ход, остановились. Легкий попутный ветер сносил суда к берегу. Праздничная служба святой Урсуле и одиннадцати тысячам дев закончилась чудом, новой верой и надеждой. В честь великомученицы и последовавших за ней девушек выступ перед гаванью назвали Мысом Дев[7]. Полуденные замеры высоты солнца над горизонтом и вычисления Альбо географической широты показали пятьдесят второй градус южной широты, что лишь на двадцать минут не соответствовало действительности. Обзор бухты определил мнение капитанов и кормчих: флотилия вошла в глубокую выемку, наподобие фьорда северных стран, коими изобилуют берега, и бесполезно искать здесь выход в Южное море, тратить драгоценное время. Брошенный с борта «Тринидада» лот не достал дна. Это вызвало сомнение адмирала относительно решения офицеров. Мескита с Серраном получили приказ исследовать внутреннюю часть залива, углубиться в него насколько возможно. Магеллан с Барбосой отправились на юг осмотреть внешний выход. Примечательна запись Пигафетты: «Упоминаемый пролив представляет окруженную горами сферическую площадь. Большинство моряков считало, будто оттуда нет выхода в Тихое море. Капитан-генерал объявил, что здесь существует другой пролив, выходящий отсюда. Он знает это хорошо, видел его на карте португальского короля. Эта карта была составлена знаменитым моряком и кормчим по имени Мартин де Беме[8]». Запись показывает, как была слаба вера соратников адмирала и велико желание скорее повернуть на восток к мысу Доброй Надежды.

Днем «Тринидад» с «Викторией» бороздили воды бухты, опускались на юг вдоль берега, мерили дно, следили за течением, но не обнаружили признаков пролива. Вечером корабли вернулись к мысу Дев, где надеялись встретить друзей, однако «Сан-Антонио» с «Консепсьоном» не подошли. Не нащупав дна, каравеллы приблизились на тридцать брасов к земле, бросили якоря.

Солнце садилось за горными вершинами, окрашивало кровью снежные шапки. Небо на западе порозовело, желтые лучи прожгли прилипшие к скалам облака. Зелень на холмах похолодела, стала под стать каменистым обрывам, сумрачной воде. Тепло и свет ушли за материк, бушевали за остроконечной грядой, купались в Южном море. Осмелевшие птицы резали над головой все еще голубое небо, с криком прорывались сквозь снасти, садились на реи. Легкий бриз рябил поверхность залива, путался в мякоти перевязанных талями парусов, полоскал языки вымпелов. Желтый выцветший орел на адмиральском флагштоке устало помахивал крыльями, клонил голову набок. Поскрипывал незакрепленный руль «Виктории», за что боцман громко отчитывал вахтенных. Моряки пели на «Тринидаде».

Предчувствие не обмануло Магеллана. В темноте погода испортилась. Налетевшие шквалы взвихрили застывшую воду. Зашумело, загудело в снастях, накренило корабли, потащило, сорвало с якорей. К счастью, ветер дул вдоль берега, иначе бы каравеллы в считанные минуты выбросило на скалы. Суда распустили кливера и бизани, начали опасную лавировку, стремились уйти от камней. Ветер окреп, ураган вспенил море. Разразилась буря, о которой предупреждал главный кормчий Сан-Мартин. Суда то прижимались к мысу, старались укрыться с подветренной стороны, то уносились на открытую воду, беспомощно болтались на поднявшихся волнах. Чем они обидели святую Урсулу? Или помыслили недоброе относительно дев?

Корабли било в борта, постоянная лавировка изматывала силы. Промокшие до нитки люди жевали сухари, сосали отвратительную солонину и, немного передохнув, поднимались на палубу сменить товарищей. Прошли далекие дни, когда при штормах баталеры наливали дополнительные порции вина, раздавали сладкие фрукты. Рыба, мясо, пресная вода – основная еда моряков. Повара не успели накормить команды ужином (только два котла помещается на корабельных печах), залили огни до лучшей поры.

Стонет под напором дерево, рвется наружу душа в отчаянном крике. Плотно сжал посиневшие губы адмирал, неотрывно смотрит во мглу в сторону берега. Мескита с Серраном застряли в каменной ловушке. Страшно подумать, что может случиться. Каждый час, каждая минута – гибель для кораблей. Неотступно следит за командующим Энрике, кормчие предлагают уйти с пляшущей скользкой палубы, Моралес напоминает об искалеченной ноге – все напрасно. Магеллан вцепился дрожащими от напряжения пальцами в поручни, окаменел, не слышит офицеров. «Господи, спаси, сохрани корабли!» – застряло в мозгу, звучит то смиренно и подобострастно, то с обидой и упреком. Какой удивительный день, и какой бесславный конец!

Очнувшись, адмирал приказал пораженным кормчим подойти к месту, где днем скрылись каравеллы. Может, они услышат крики о помощи и хоть чем-нибудь помогут.

– Одумайтесь!