Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

Малышка, такого же, как Горка, пацана, который в войну работал на заводе и лихо сколачивал ящики, а потом освоил токарный станок и стал бить рекорды, делая на нем снаряды, и эта бесхитростная, в общем, повесть неожиданно понравилась Горке, – рутинная работа описывалась так увлекательно, что хотелось что-то такое научиться делать самому.

Он и старался, вообще-то: в пятом классе они мастерили на уроках труда табуретки, скворечники, сколачивали какие-то ящики, и Горка намастрячился забивать гвозди одним ударом, как Малышок (не всегда получалось, но в целом – да), а теперь, выходило, будет, как Малышок, работать на токарном станке. Войны, правда, не было, но, как их учили, в жизни всегда есть место подвигу.

От размышлений о трудовых подвигах горку оторвал сосед по парте, Витька Маслов.

– Слушай, Егорыч, – шепнул он, чтобы училка не услышала (та продолжала рассказывать, как будут строиться уроки истории), – а это что за фигня про политические знания?

Горка пожал плечами:

– Ну, не знаю, может, про империалистов будут рассказывать, она же сказала – эксперимент.

– Ага, – горячо зашептал Витька, – попали под эксперимент! У меня дядька из-за этих знаний знаешь как попал? На шконку, вот! Ну их на фиг, такие знания!

– Да ладно, Витек, – отмахнулся Горка, – это же в школе, не где-нибудь. – Тут он задумался, вспомнив отцовы наставления, тряхнул головой, будто сбрасывая их из памяти, и закончил: – В другое время живем, друг, не бери в голову.

Витька покосился на него недоверчиво, однако спорить не стал: Горкиному мнению он доверял.

«Основы», которые им стала преподавать Ильсияр Ахметовна наряду с обычной историей, почему-то средних веков, и в самом деле оказались безобидным и даже скучным предметом – все больше о том, какую политику проводили Ленин и большевики да какие решения, служившие благу Родины и развитию международного коммунистического движения, принимались на том или ином съезде партии. Противно было только то, что надо было заучивать даты и выписывать в тетрадку цитаты речей главных секретарей ЦК. С цитатами еще куда ни шло – Горка с этим освоился, когда учился читать, декламируя, на радость отцу, лозунги из «Правды» и «Известий», а вот даты он не умел, а скорее, не хотел запоминать, хоть про битвы на Чудском озере, на Калке или при Бородине, хоть про съезды. Ильсияр Ахметовна (а раньше и Людмила Михайловна) сердилась, недоумевала, а он раз за разом отвечал, что есть же книжки, библиотека, надо будет – любой может пойти и посмотреть. Можно сказать, что Горка Вершков инстинктивно не признавал дискретность исторического процесса.

Другое дело – столярничанье или теперь вот токарное дело: тут все было логично и потому понятно.

В среду, не прошло и недели с начала учебного года, мальчишек 6-го «Б» собрали в школьных мастерских, и трудовик, Алексей Иванович Седов, знакомый еще по прошлому году, начал на схемах и натуре (станки-то вот они) объяснять, из чего тут все состоит и как работает.

– Должно работать! – строго уточнил Алексей Иванович, и Горка согласно кивнул: у Малышка станок раз сломался, и его бригада чуть не сорвала план.

Кое-что из того, о чем рассказывал трудовик Седов, Горка знал благодаря писателю Ликстанову, – про бабки и как закреплять деталь, про суппорт, а когда речь зашла о резцах, не утерпел и козырнул вопросом: «победитовые?» Алексей Иванович глянул с интересом: «отец токарит?» Горка смешался, а трудовик, по-своему его поняв, сказал довольно: «сейчас уж все победитовые, других не выпускают».

Теория, впрочем, быстро наскучила мальчишкам, как и трудовику, кажется, и на третьем уроке их впервые подпустили к станкам. Станков было три: токарный, токарно-винтовой и револьверный. Горка напросился к первому, опять же потому, что Малышок на таком работал, американском, и даже уточнил у Алексея Ивановича, снова не удержавшись, чтобы не козырнуть:

– «Буш»?

– Какой «буш»? – вопросом ответил тот. – Они уж в утиль все списаны, а это наш, советский, ДиП-163.

– Дип – это?..

– Догоним и перегоним значит! – хлопнул трудовик ладонью по станине. – Вот ту самую Америку!

Так, одним хлопком, все и сомкнулось: Хрущев, Куба, решения ЦК КПСС в жизнь, станок завода «Красный пролетарий» – основы политических знаний, короче.

Правда, Горка подумал об этом мимолетно, некогда было: трудовик показал ему, что за чем делать, проследил, как Горка закрепляет бабками стальной цилиндр, подводит резец и… процесс пошел! Горка выставил скорость на обдирку, цилиндр закрутился, с легким шелестом начала ветвиться и опадать стружка, полилась охлаждающая эмульсия, цилиндр по ходу резца стал превращаться из буро-матового в сверкающий белизной, – Горка смотрел и смотрел, пораженный, как точно все слажено в этой громоздкой машине и как легко из ничего, из куска металла рождается вещь. Он, впрочем, не понимал, что это за вещь, для чего она, но вот – она уже была!

По мере того как у Горки получалось лучше и лучше, его вдруг озарило, что теперь он сможет быть сам по себе, не завися ни от учителей, ни от отца с матерью; он вдруг почувствовал, что в руках у него дело, которое дает ему свободу!

К этому открытию подвело, как это часто бывает, одно привходящее обстоятельство, даже два: наскучившая Горке школа и тот факт, что родители перестали соглашаться на какие-то Горкины траты.

Нет, он по-прежнему хорошо успевал, что называется, редко соскальзывая с «пятерок» на «четверки», ему льстило, что учителя по-прежнему говорят о нем «способный» (правда, Ильсияр Ахметовна повадилась вворачивать «но ленивый»), а все же школа стала восприниматься как рутина: каждый день одно и то же, от звонка до звонка.

И потребности. Что-то с ними стало не так.

В классе, и в школе в целом, и на улицах Горка все чаще стал замечать мальчишек и девчонок (да взять хоть Лору и Равиля), которые были не такие, как все, – наряднее одетые, ухоженные, с легкостью покупающие всякую всячину… В принципе, Горка сам был такой – до последнего времени. А потом оно как-то повернулось, и оказалось, что родители не готовы давать ему лишний рубль-другой на книги и кино, на сладости, отец с шутками-прибаутками отказался купить новый велик («у старого еще седло не потерлось»), а мать, когда Горка принялся расписывать, какой у Равильки классный новый свитер, сказала со вздохом и укором: «твой-то джемпер чем плох, сносу ведь нет!» И это как раз тогда, когда она пошла работать и денег в семье должно было стать больше!

Короче говоря, токарничанье Горку грело: он представлял, что после восьмого класса (думал, после седьмого, но тут вдруг обязательной сделали не семилетку, а восьмилетку) пойдет