Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

Гусман посмотрел на него с сожалением:

– Деревья так не скрипят, городской!

Короче, стало ясно: надо разведать.

Они оседлали велики и покатили на звук, сначала по бездорожью, а потом по кстати обнаружившейся грунтовке. Скоро дорога привела их к опушке, а затем к большой поляне, посреди которой стояла… буровая вышка. Нефтяные качалки в их краях торчали и монотонно кивали своими загривками чуть не на каждом шагу, а чтобы буровая в лесу?.. Это казалось очень странным.

Конусообразная решетчатая махина была чуть не вровень со взрослыми елями, внутри, кружа по четырем граням от площадки к площадке, шла к верхотуре лестница, а посередке свисала матово-черная стальная труба. Она и скрипела время от времени от ветра, тут Равиль был прав. И никого вокруг – ни звука, ни шевеления, только зной и треск кузнечиков.

Подошли к основанию вышки. Трава стояла по колено – давно тут никого не было. Задрав головы, посмотрели вверх. Труба снова скрипнула и чуть качнулась, качнулось и небо. Горка поспешно перевел взгляд себе под ноги, головокружение прошло.

– Слушай, – вдруг возбудился Гусман, – Горка, а помнишь, ты говорил, что можно из простыни парашют сделать, мать тебе вроде рассказывала, и прыгнуть? А?

– Ты чё, Гус, вообще чок-чок? – подал голос Равиль, явно уязвленный, что его уличили в непонимании скрипов. – Ты отсюда, что ли, хочешь спрыгнуть на простыне?

Горка про парашют из простыни не помнил (может, мать и говорила такое в шутку), но задрал голову, прикидывая высоту, и под ложечкой у него засосало.

– Не знаю, Гусман, – сказал он с сомнением. – Может, и можно, но лучше бы сначала испытать, с камнем каким-нить сбросить.

– Ага, – снова встрял Равиль, – или со свиньей. Или с кошкой – они же живучие. – Он смотрел на них, не зная, смеяться или злиться. – Вы чё, пацаны, враз сдурели, что ли?

Гусмана меж тем охватила настоящая лихорадка.

– Не ссы, – сказал он решительно, – я все рассчитаю! Свинью на фиг, а кошка в самый раз будет. А там посмотрим.

Равиль с Горкой только пожали плечами: посмотрим так посмотрим.

Они вернулись в город, поутру снова отправились на пасеку, и тут выяснилось, что Гусман не остыл, а всерьез решил, что они сделают парашют и кого-нибудь сбросят с ним с вышки.

– Я посчитал, пацаны, – сказал он, – все реально; даже простыни не надо, если кошка, например, – наволочки хватит.

Равиль как раз пил чай с конфеткой вприкуску и едва не обварился, выронив кружку.

– Ты посчитал? Что?

– Ну, это долго рассказывать, – ответил Гусман, тоже принимаясь за чай, – это еще Галилей рассчитал, все одинаково падают, а ускорение… и траектория… Короче, парашют – или наволочка, возьмем, – будет падение замедлять, а насколько – зависит от площади парашюта и массы тела. Все счетно.

– Спиноза! – хмыкнул Равиль, не вполне понимая, при чем здесь Спиноза (имя красивое запомнилось и надо же было чем-то ответить на Галилея). – И что, кошка долетит с нашей вышки – не разобьется, а свинья, например, вдребезги?

– В общем, так, – кивнул Гусман.

Удивительным образом эта убежденность Гусмана, что можно и нужно что-то запустить с буровой, передалась и Горке и – через скептические сплевывания – Равилю; они взялись обсуждать практические моменты проекта.

Моментов для начала было два: откуда наволочки и где взять кошку. С наволочками решилось быстро, Горка вызвался стырить, – мол, их у матери много, может и не заметить. С кошкой было сложнее. Тащить какую из города – стремно, да и у кого стащить, кошки все домашние были. Тут помог приметливый глаз Гусмана.

– А вот мы мимо какой-то деревни ехали, когда на пруд наткнулись, там же живет кто-то? – спросил он.

Поехали смотреть. Деревенька была так себе – сикось-накось, но уже возле околицы кошек было на выбор, и худых, в лишаях, и вполне себе откормленных, сидящих и лежащих в траве и бродящих туда-сюда. Просто кошачье царство. Горку такое разнообразие неприятно удивило, – у них дома была кошка, и они считали ее чуть не членом семьи, а тут…

– Это что за деревня? – спросил он Гусмана. – Кошкино, что ли?

– Почему Кошкино? – серьезно воспринял вопрос Гусман. – Калякино называется.

Тут Горка зашелся смехом, и кошки частично насторожились, а некоторые не спеша ушли подальше от греха. Кроме одной – раскормленной пушистой рыжухи. И пока Горка объяснял друзьям, что такое калякать, она посматривала на него с прищуром и урчала. Участь ее была решена.

Дело, однако, растянулось аж на три дня, до субботы. Они долго возились с бечевкой, из которой делали стропы для кошкиного полета: не так-то просто оказалось все уравновесить, чтобы наволочку не стаскивало воздухом набок и не сминало (они с крыши пасечного домика с каменюкой ее сбрасывали – в порядке предполетного эксперимента). Наконец все получилось вроде, и они отправились за кошкой.

Рыжуха сидела там же, у околицы, будто ждала их, посматривая по сторонам. Горка подманил ее кусочком колбасы, схватил за загривок и сунул в предусмотрительно распахнутую Гусманом наволочку. Кошка заорала в наволочке как резаная, пацаны прыгнули в седла и гнали во всю мочь до самой вышки. Доехали и повалились в траву, задыхаясь и смеясь: вот-вот они сделают это! Кошка меж тем примолкла, и когда они, отдышавшись, приоткрыли наволочку, то натолкнулись на очень внимательный и спокойный кошачий взгляд. Горка вдруг подумал, что вот точно так на него смотрит мать, когда он напроказит или еще только соберется что-то учудить, и ему стало не по себе.

– Слушай, Гусман, – попросил Горка, – может, ну ее на фиг, не будем сбрасывать?

– Ты чё? – удивился Гусман, деловито выгребая кошку из наволочки и подвязывая ей постромки. – Все же обсчитано по науке, кореш!

– Ну, тогда пошли! – махнул рукой Горка и зашагал к заборчику, для блезиру огораживавшему вышку. Гусман пошел за ним с кошкой в охапке, она даже не пискнула. Равиль смотрел им вслед, продолжая периодически сплевывать: его эта затея так и не разогрела.

Пробрались к лестнице, стали подниматься по рассохшимся ступеням. Один марш, второй, третий… Горка глянул вниз и от неожиданности выматерился: с такой высоты он землю еще не видел. Гусман тоже призадумался, перехватив кошку под мышку, а другой рукой ухватившись за ограждение лестницы.

Кошка, как услышав, о чем мальчишки подумали, жалобно пискнула, но было уже поздно: друзья переглянулись, и, решившись, Горка расправил наволочку, Гусман выпростал «парашютистку», и Горка отпустил.

Легкий ветерок подхватил наволочку, она надулась и принялась планировать – вниз, вбок к деревьям, потом немного вверх, снова