Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

еще парень лет двадцати пяти, которого звали Гена-дурачок. Он приходил к «Заре» около обеда, усаживался на скамейку, извлекал из штанов пенис и, оттянув одной рукой крайнюю плоть, другой принимался тренькать по стеблю, как по грифу балалайки, например, гундя что-то нечленораздельное. Его гнали пинками, но на следующий день он оказывался на том же месте с тем же номером. Гене почти не подавали, как и геологу, да они и не выпрашивали, им хватало того, что у них есть.

Хотя был момент, когда Гена мог лишиться того, что у него было. В этот день к кинотеатру приковыляла Сажида апа – сухощавая тетка, которой можно было дать и тридцать, и пятьдесят, похожая на скуластую обезьянку с той разницей, что у Сажиды скулы были всегда густо намазаны румянами, а тонкие губы – алой помадой. Вдобавок к этому у нее одна нога была короче другой, и Сажида передвигалась с помощью палки, перехватывая ее в верхней части, подтягиваясь и потом делая шаг. Чем-то это напоминало движения прыгуна с шестом.

И вот эта Сажида приковыляла к кинотеатру и увидела Гену за его занятием. Мгновение она смотрела на него с ненавистью, сжав губы, а потом (все произошло на глазах Горки, который тоже частенько крутился у «Зари») перехватила палку как копье и, падая сама, саданула им дурачку в промежность. Промахнулась, к счастью для Гены, и его как ветром сдуло.

После этого Гена несколько дней вообще не появлялся, а вернувшись, даже не садился, если видел Сажиду, сразу уходил. Дурак дураком, а соображал.

Горка же, отметив недельное исчезновение Гены, вдруг задумался о том, где он мог пропадать. То есть не только он, а и все остальные попрошайки. Они ведь только летом толклись у «Зари», а с наступлением холодов куда-то девались и снова появлялись только по весне, по первому теплу, как подснежники какие. Значит, у них было какое-то жилье, кто-то их кормил, обстирывал, – кто, где? Вот Маруся, всегда такая чистенькая, умытая, – может, у нее и родители были или там братья с сестрами, другие родственники? Несколько раз Горка собирался расспросить – Марусю или Петю с Сашей, – да духу не хватило: он решил, что может обидеть их своими вопросами и отказался от этой мысли.

Маруся меж тем интриговала Горку больше, чем остальные. Его удивляло, например, что она могла битых полчаса стоять и рассматривать киноафишу, потом посмотреть кино и снова стоять и рассматривать. Или несколько дней кряду смотреть один и тот же фильм – «Утраченные грезы». Горка, конечно, не следил за ней, просто так совпадало, он тоже эти «грезы» раз пять посмотрел, нравился ему фильм. Хотя, если честно, не столько фильм, сколько актриса, игравшая главную героиню: таких красивых, ярких Горка в жизни не видел и завороженно смотрел, как она ходит, поворачивается, улыбается, как позирует в ажурных чулках и с полуобнаженной грудью фотографу, который ее соблазняет… Или она его. Фильм был очень откровенный по тем временам и, конечно, «до 16-ти», но Горку пускали: он был рослым для своих лет, у него была «канадка», он щеголял в брюках-дудочках и кедах «два мяча» (мать Равильке достала, а заодно и Горке, за целых четыре рубля), так что контролеры, хоть и посматривали иногда с подозрением, но не заворачивали. А может, просто видели, что мальчишка вступает в пубертатный возраст и относились сочувственно.

Сочувствовать было чему: редко какой сеанс Горка досиживал до конца фильма – срывался, бежал в пропахший мочой туалет и мастурбировал, мешая в воспаленном воображении всех подряд – и эту итальянку, которую так легко было соблазнить, и приму гортеатра Нику Никишину, и Зинку Лях, и Розочку, и Марусю… А потом дергал свободной рукой цепочку унитаза, смотрел, как вода со свистом и урчанием смывает белесые плевочки куда-то туда, в преисподнюю, и с содроганием думал, что они там могут дать жизнь каким-нибудь чудовищам.

Да и Марусю рисовало его воспаленное воображение, и она словно чувствовала это, с рассеянной улыбкой слабо светя ему глазами в полумраке зала, когда он, пришипившись, возвращался на место. А однажды они оказались в соседних креслах, и в какой-то момент Маруся, вздохнув, тихонько коснулась рукой его колена. Горку как током ударило, он замер, а потом пулей вылетел из зала.

А потом Маруся пропала. Она не появлялась у «Зари» целую неделю, и Горка пожалел, что не расспросил ее о родственниках и где живет, но подумал, что, может, просто прихворнула и явится не сегодня завтра. Она не явилась, а недели через две Бугульму облетел слух: убили Марусю.

Ее нашла компания, устроившая пикник на Бугульминской горе (на самом деле холме), подковой окаймлявшей город. Вид на Бугульму оттуда был прекрасный, пикники устраивались часто, – место, словом, было людное, и странно, что тело Маруси обнаружили только через четыре дня, по оценкам патологоанатомов, после того как было совершено убийство. Точнее – групповое изнасилование и убийство.

Эта весть всколыхнула весь город. Оказывается, Марусю знали очень многие, относились к ней по-доброму и жалели, а теперь, когда ее не стало, жалели вдвойне и оплакивали. Но не только оплакивали: поползли слухи о «подстанцевских» бандитах (был такой район в Бугульме, как раз у подножия горы, вкривь и вкось застроенный избами и мазанками), о том, что где-то кого-то из этой шпаны видели с Марусей и надо, значит, разобраться с ними. Во всяком случае, об этом глухо переговаривались в рюмочных и у продмагов подвыпившие мужики, обещая друг другу вот-вот собраться, пойти и замочить. Кого, как – дело было второе, главное – собраться и пойти.

Горка несколько раз слышал такие разговоры, и вызывали они у него только тоску: он понимал, что у этих мужиков дальше болтовни дело не сдвинется.

Маясь от этой безысходности, рисуя себе ночами картины, как Марусю насиловали и убивали (тут Горкино воображение сбоило) и как она лежала там, в лесопосадке, в изодранном платьице, в синяках, в крови, Горка вставал разбитый и, с трудом высидев уроки, плелся к «Заре», не очень понимая зачем – смотреть кино абсолютно не хотелось.

В один из дней его окликнули. В садике возле кинотеатра сидели на сдвинутых скамейках несколько парней, – вальяжных, в клешах и рубашках, расстегнутых чуть не до пупа, а один вообще в апаше, а с ними Венька Косой, тот, из дворовых с территории тюрьмы.

– Горка, стиляга херов, иди сюда! – крикнул Венька.

Горка присмотрелся, с опаской подошел.

– Ну чё, пацан, – лениво проговорил один из парней, тот, который в