Сестры Мао - Гэвин Маккри

* * *

Ее отвезли в центр задержания – реквизированный легкоатлетический стадион в Клиши. Ее заставили несколько часов под дождем стоять за забором из колючей проволоки. Затем ей отрезали волосы и отвели в камеру – переоборудованную раздевалку размером четыре на шесть метров, в которой находились около тридцати иностранцев, ожидавших депортации. Места было так мало, что все, кто мог, вынуждены были стоять. Туалетами служили расставленные по всем углам ведра; они уже были почти заполнены и оскверняли воздух ужасной вонью. Маленькое окно выходило во двор, куда для избиения приводили французских студентов. Время от времени мимо проходил полуголый мальчик с истерзанными ногами, держась за живот и мочась повсюду.

Она нашла скрюченного Альваро под окном. Его лицо было покрыто синяками и распухло, правый глаз был закрыт. Она растолкала окружающих к их неудовольствию и встала перед ним на колени. Обняла его, прикоснулась к его голове, поцеловала лоб.

– Ох, осторожно.

Он прищурился и посмотрел на нее здоровым глазом:

– Ты в порядке? Они тебя не ранили?

– Жить буду, – ответила она. – А ты?

Он опустил голову ей на руки:

– Просто хочу отсюда выбраться.

– Мы оба.

Парень, стоявший позади нее, начал жаловаться на то, что она без нужды занимает место.

– Отвали, – сказала она, но потом все-таки встала. Прислонилась спиной к стене. Спросила, повернувшись к Альваро:

– Камера Макса?

– Копы ее забрали. Он понимал риск, когда отдавал мне ее.

– Где остальные?

Альваро кивнул в центр комнаты, где сидели трое оставшихся членов «Уэрхауза».

Она махнула рукой, но они сделали вид, будто ее не замечают. – С ними все в порядке?

– Все отлично.

– Они собираются вернуться вместе с нами?

– Вернуться?

– В коммуну в Лондоне.

– Не знаю. Мы не разговариваем. Мы поссорились.

– Из-за меня?

– Дело не обязательно в тебе. Но, да, поссорились из-за тебя. Тебя нельзя винить во всем, вот что я им сказал. Никто не заставлял их ехать.

В камере царила тишина, которую поддерживали люди, умевшие наступать, когда было время наступать, и сохранять спокойствие, когда приходило время сохранять спокойствие. Исключение составляла группа маоистов, которые ходили по комнате, вступали в споры, выискивали ошибки в мировоззрении людей. Ева не могла разглядеть в толпе, но, судя по акцентам, их было четверо: двое американцев, индиец и немка.

– Крестьянская армия Мао научила вьетнамцев тому, что им нужно знать. Вьетнам – это народная война. Если вы хотите поддерживать Вьетнам, то вы должны поддерживать Китай.

– Вот бы они заткнулись, – сказал Альваро.

Она потрепала Альваро по уху:

– Не будь таким ворчуном. Мы сами должны были бы это делать.

Он стряхнул ее руку.

– Что случилось? – спросила она. – Разве Мао уже не наш человек?

Он пожал плечами:

– Я не хочу сейчас говорить о политике.

– Ладно, никакой политики.

– В Китае у людей есть идеалы. Там нет наркотиков. Нет проституции. Люди честны. Они переживают из-за мелочей и начинают плакать. Они такие искренние. Это здорово.

– Но мы должны поговорить, ты и я.

– О чем?

– О нас.

– Мне нечего сказать.

– Хочешь послушать, что я скажу?

– Нет.

– В Китае сотни миллионов людей откликнулись на один призыв. Если люди едины сердцем и разумом, они могут творить великие дела. На Западе все по-другому. Человек едва может говорить за себя, не говоря уже о миллионах. Никто не слушает, что ему говорят.

Она сползла спиной по стене, оказавшись на корточках рядом с Альваро.

– Можно сказать одну вещь?

– Я не могу тебя остановить, – сказал он. – Никто не может помешать тебе. Если ты решила, что пора что-то сделать, ты не примешь отказа.

– Ты прав. Мне жаль.

Она обхватила руками голени и положила подбородок на колени. Посмотрела на лес ног.

– В любом случае, теперь все кончено. Как только мы окажемся в Лондоне, все вернется на круги своя.

Она опустилась на пол и вздохнула.

– Тогда нам будет этого не хватать.

– Мао так много сделал для Китая, это просто удивительно. Он боролся за мир и победил.

* * *

Примерно через час дверь камеры открылась, и, вопреки протестам тех, кто уже толпился внутри, в нее впихнули новых людей. Взрыв аплодисментов, а затем свист, оскорбления и насмешки подсказали, что среди них была Дорис.

Сердце Евы заколотилось. Хотя до этого она погрузилась в разлитую в воздухе смертельную усталость, теперь вдруг снова почувствовала себя бодрой, беспокойной, неестественно возбужденной.

– Это та, о ком я думаю? – спросил Альваро.

– Лежи здесь, – сказала она, вставая и отряхиваясь.

– Куда я пойду?

Ей потребовалась минута, чтобы протиснуться мимо людей, иные из которых преграждали ей путь намеренно.

– Оставайся на месте, британка. Здесь нет места. Ты всем делаешь хуже.

В состоянии, близком к головокружению, она лезла, толкалась и протискивалась, лишь едва ощущая уколы, которые получала в ответ.

– Простите. Не мешайте мне, там моя подруга, дайте пройти. Когда она добралась до другого конца комнаты, маоисты сгрудились перед Дорис. Под предлогом дискуссии об искусстве они начали ее ругать.

Ева протиснулась к спинам маоистов. Постучала по ним.

– Это моя подруга. Пропустите меня.

Маоисты повернули головы.

– Верно, – сказала она, – я говорю с вами. Пропустите меня.

Дорис выглянула из-за плеча:

– Ева, это ты!

В отличие от других девочек, чьи волосы были грубо обрезаны, голова Дорис была обрита, как у мальчиков. На лице и шее были синяки. Вместо костюма, в котором она выступала, на ней была мужская тюремная роба. На ногах – пара белых пластиковых тапочек. Такая перемена шокировала, но добавляла не меньше, чем отнимала. После того как черная рамка вокруг ее лица исчезла, ее черты стали более выразительными.

Протиснувшись между двумя американцами, Ева обняла Дорис. Дорис, удивленная этим жестом, не поддержала его. Ева почувствовала желание Дорис освободиться, но все же притягивала ее еще мгновение. Она словно добралась до центра после множества дней танцев на периферии. Все, что произойдет дальше – зачем думать о том, что закончилось, а не о том, что начинается? – будет вытекать из этой точки.

– Я знала, что ты приедешь, – сказала Дорис.

– Папа не хотел, чтобы я приезжала.

Дорис засмеялась и покачала головой:

– Я рада, что ты его не послушала. Оно того стоило, да?

– Это было… Я не знаю, как это было на самом деле.

– Хороший знак.

– Правда? Это на что-то похоже… я не знаю.

– На антиклимакс?

Ева пожала плечами.

– Не кори себя за это, – сказала Дорис. – Чтобы разобраться в таких ситуациях, нужна практика. Ты видела