Вторая смерть Эди и Вайолет Бонд - Аманда Глейз

С нее сняли окровавленную одежду. А потом чей-то голос – Лилиан – заговорил с ней тихо и успокаивающе. Сказал, что они с Адой обо всем позаботятся. Что у Эди ступор. Что ей нужен покой.

Последнее, что помнила Эди, – как она легла головой на подушку, а ее веки, тяжелые от непролитых слез, наконец прекратили сопротивляться и закрылись.

26

Эди проснулась от голосов за дверью спальни.

Солнечный свет, утром лившийся сквозь кружевные занавески, потускнел до сумерек. На прикроватном столике горела газовая лампа, погружая комнату в мягкую желтую дымку.

– Лилиан, отойди с дороги. Мне нужно немедленно увидеть сест…

– Но она только…

– Мне плевать.

Дверь спальни распахнулась, и Эди увидела встревоженное лицо Вайолет. Та все еще была в дорожной одежде, а вокруг ее лица вились выбившиеся локоны – явно закудрявились после путешествия вверх по реке.

– Эди, что?..

– Руби мертва.

Каким-то чудом Эди удалось приподняться на локтях и сесть. На ней была только льняная сорочка, и прохлада раннего вечера жалила ее голые руки, но она не стала укрываться одеялом. Онемение, пришедшее с потрясением, исчезло, осталось только пылающее ядро горя и стыда глубоко в груди. Холод был очень кстати.

Лилиан осторожно закрыла за Вайолет дверь, давая им побыть наедине.

Вайолет сорвала с себя плащ и шляпу, но в комнату не прошла, а так и застыла у порога. Взгляд, обращенный к сестре, был полон настороженности и беспокойства.

– Лилиан сказала, что Руби была одержима. Но я не поняла, как…

– Это была тень, – тихо и безжизненно ответила Эди. – Та же, что пыталась проникнуть в твое сознание на представлении.

Вайолет наморщила лоб.

– Но это был меркнущий дух. Ты говорила…

– Я соврала.

Все это время она силилась смотреть Вайолет в лицо. Заставляла себя принять то, что совершила. Но когда глаза Вайолет широко распахнулись и она растерянно покачала головой, Эди со стыдом опустила взгляд на руки.

– Нет, – произнесла Вайолет. – Ты не могла. Ты не стала бы скрывать такое от…

– Я скрывала, – с трудом произнесла Эди безжизненным голосом. Никак иначе она об этом говорить не могла. Иначе вертящийся в груди шар огня вышел бы из-под контроля, взорвался бы и поглотил ее заживо. Нужно было сдержать его еще ненадолго. Ровно настолько, чтобы успеть рассказать Вайолет все, что ей нужно было – нет, все, что она заслуживала услышать.

– Я врала тебе не только в этом, – продолжила она. – Вчера я не рассказала тебе, что встретила в Завесе дух Руби. Тогда я решила, что она мертва. Но я не сказала тебе, хотя ты совершенно справедливо о ней волновалась. Ты чувствовала, а я не послушала…

– Эди, даже если бы мы…

– Нет! – вскрикнула Эди. Она не позволит Вайолет ее утешать. Слишком многого та до сих пор не знает. – Вай, это моя вина. Они ее похитили. Держали в подвале этой жуткой лечебницы. А еще там был он, наш отец, и ее заставляли…

– Отец?

У Вайолет дрожал голос, и взгляд Эди метнулся вверх. Вайолет уже не стояла – она упала в слишком пышное кресло для чтения слева от двери и смотрела оттуда на сестру широко открытыми растерянными глазами.

– Не понимаю. Зачем?..

– Да, – с горечью перебила ее Эди, – ты не понимаешь. И это тоже моя вина. И Руби тоже из-за меня погибла. А еще из-за меня…

Грудь Эди прожгла огненная боль. Внутри нее прорвалась плотина. Из горла поднималось пламя. Глаза жгло, ослепляя. А потом не пролитые еще слезы по Руби вылились из нее яростными горячими волнами – и напор их был так сокрушителен, что она едва дышала.

– А еще из-за меня, – произнесла Эди, выталкивая из себя слова между судорожными всхлипами, – не вернулась мать.

– Эди…

– Вчера вечером ты была права. – Слезы так и текли по щекам, но Эди как-то отыскала чуть-чуть воздуха, чтобы выговорить последние, жизненно важные слова: – Я действительно соврала тебе о том, что тогда случилось в Завесе. Я говорила себе, что пытаюсь тебя защитить. Защитить нас обеих. Что, если только мне удастся выяснить, что случилось на самом деле… С кем она встречалась. Зачем взяла белладонну…

– Белладонну?! Зачем?..

– Но это был просто очередной обман. Вай, я не собиралась тебе это рассказывать. Я не могла. Я…

– Ди, ты можешь рассказать мне что угодно. Клянусь – что бы это ни было.

– Не могу! Даже теперь…

Ее слова оборвал новый всхлип. Он выполз наружу, царапая горло, и остался во рту, мешая говорить. Не давая вдохнуть. Перед глазами расплылись черные точки.

Черные, как глаза Руби.

Черные, как дым, по спирали струившийся из матушкиной руки.

Ее пробрало отчаяние: у нее и в этот раз не получится. Вайолет заслуживает наконец услышать правду. Всегда заслуживала. Но Эди была слишком изломана, слишком труслива, чтобы все рассказать.

А потом с ее тела как будто сняли камень. Стальная хватка на грудной клетке ослабла, и в легкие хлынул воздух. К ее залитому слезами лицу прижали что-то теплое и мягкое.

Это Вайолет прижалась щекой к ее щеке.

Так, в объятиях, прошло несколько долгих минут; Эди несколько раз глубоко вдохнула привычный запах сестры – розовое масло – с примесью мускуса, оставшегося от поездки, и ее дыхание наконец-то успокоилось. И тогда заговорила Вайолет. Ее шепот защекотал кожу Эди.

– Ди, мне кажется, пришла пора. Пора все мне рассказать.

Зажмурившись, Эди покрепче прижалась щекой к сестре. И, глубоко и рвано вздохнув, она заговорила срывающимся голосом.

* * *

Когда она договорила, солнце уже окончательно село. Горло саднило, глаза покраснели, а голова пульсировала болью. Но зато теперь она наконец могла честно сказать, что точно ничего не утаила.

Услышав, что мать взяла с собой белладонну, Вайолет испытала те же ужас и непонимание, что и Эди. Она задала сестре множество вопросов о списке имен и пришла в отчаяние – как и Эди, – что никто из этих людей не смог раскрыть ей тайну последнего клиента или того непонятного духа, что мать повстречала в Завесе.

– А как быть с письмом из твоего сна? – спросила Вайолет. – «Н. Д.» – это точно Нелл Дойл! Бедняжка мадам Палмер. Но почему она не пришла на зов в Завесе?

Эди покачала головой. Она и сама до конца этого не поняла. Но после того, что случилось с Руби, у нее появилась ужасная догадка.

– Лилиан считает, что таллий усиливает любую природную склонность к обращению с Завесой. А