Украденное детство - Марина Викторовна Линник

– А вот и нет, – перебил меня врун. – Я приказал тебе попоить, а потом почистить коня. Я сам… вот, навоз возил.

– Ты… зачем ты врешь? – ужаснулась я такой откровенной лжи.

– Нет, это ты, это ты! Русская лгунья! Все вы такие!

– Я… не обманываю, – пролепетала я. – Я…

Внезапно я почувствовала, как у меня в голове все помутилось. Страшная боль пронзила мое тело. На меня обрушился град ударов. Упав на землю, я свернулась калачиком, прикрыв руками голову. А тем временем хозяин продолжал хлестать меня нагайкой. Когда приступ ярости миновал, он напоследок пнул меня ногой в живот и, сплюнув, приказал юноше оседлать другую лошадь и отправляться на поиски Зоркого.

Сколько я, избитая, пролежала на земле, не знаю. Было больно, очень больно, причем боль была не только физической, но и душевной. Столкнувшись с неприкрытой подлостью, я никак не могла понять, почему Матеуш так поступил со мной. Придя в себя, я села на землю и задумалась о своей горькой судьбе: мне всего восемь лет, а кроме голода, холода, смертей, непосильной каждодневной работы от зари до зари да еще бесконечных унижений и побоев, я ничего не видела!

Поразмыслив таким образом, я приняла решение: бежать из этого дома немедленно, пусть даже меня ждут тяжелейшие испытания, которые, вероятно, встретятся на пути. Дни стояли уже теплые, поэтому, захватив кофту да немного хлеба и сыра, я отправилась в путь под покровом темноты.

Я шла всю ночь, стараясь уйти как можно дальше. Где, как и на что я буду жить, я, по правде говоря, не думала. Как не думала и о том, что меня могут поймать и вернуть хозяевам. В тот момент мне хотелось лишь одного: поскорее забыть об унижениях и побоях.

Погода способствовала моим планам. Днем я неустанно шагала, стремясь не попадаться на глаза патрулю, а по ночам забиралась в стог сена или пробиралась в заброшенный сарай. Проходя мимо какого-нибудь хутора, я просила о помощи. Мне редко отказывали. Местные жители, услышав мою выдуманную историю, рассказанную на чистом литовском языке (спасибо приемным родителям), о том, что я сирота и поэтому приходится теперь скитаться, так как дом сгорел, жалели меня, щедро угощая хлебом, яйцами и молоком. А некоторые даже предлагали пожить у них. Но боясь оказаться во власти нового мучителя, я вежливо отказывалась. Так прошла неделя…

Вскоре дорога завела меня в другую страну. Услышав непонятную речь, я немного испугалась. «Ой, ой, ой, – подумала я. – Где я? Что за страна такая странная и язык мудреный? И… в какую сторону мне теперь идти?»

Вообще-то этим вопросом я задалась впервые. До той поры меня мало интересовало, куда меня может вывести дорога. Главное, оказаться подальше от ненавистного дома. И только оказавшись в незнакомой стране, я задумалась над тем, что же делать дальше. Я забралась в какой-то сарай и, доев последний кусок хлеба, задумалась: «Сейчас лето, тепло, можно передвигаться, ночуя под открытым небом или на сеновале. А что со мной будет, когда ударит мороз и пойдет снег? Может быть, следовало остаться у той пожилой женщины, которая так вкусно накормила меня? Она не так уж и плоха, вроде. Да и муж во всем ее слушается, руку на меня вряд ли поднимет. Что, если вернуться? Может, еще примет? Я помогать буду… Наверно, я так и сделаю. А потом уговорю их и Варюшку взять».

Решив вернуться к пожилой паре, что на день приютила меня, я заснула крепким сном. Проснувшись и приведя себя в порядок, я двинулась в обратный путь. Однако то ли я оплошала и пошла не той дорогой, то ли свернула не туда, но я так и не вышла к нужному хутору.

Вместо этого я забрела в Восточную Пруссию. Оказавшись в небольшом городке, я стала просить милостыню, однако никто не понимал литовского языка! На русском говорить я боялась, понимая, что могу навлечь на себя беду. Люди косо смотрели на меня, на мою грязную одежду и, осуждающе качая головами, проходили мимо. Хозяева местных питейных заведений прогоняли меня с руганью и криками. Испытывая сильнейший голод, я решила попытать счастье в другом месте и, выбравшись из города, побрела дальше. Чувство голода стало настолько острым, что ноги не слушались, в животе постоянно урчало, голова разболелась до тошноты и кружилась. К вечеру я добралась до хутора и постучалась в первую дверь.

– Wer ist hier?37 – услышала я за дверью резкий мужской голос. – Was ist los?38

Дверь открылась, и на пороге показался тучный человек с охотничьим ружьем в руке. Увидев меня, он нахмурился.

– Was brauchst du? 39

– Я хочу есть и пить, – пролепетала я по-литовски.

– Was? Ich verstehe dich nicht! – изумился мужчина, услышав незнакомую речь. – Geh weg! 40

Я продолжала стоять на пороге, совершенно не понимая его, хотя по недовольному лицу и резкому тону уже догадывалась, что мужчина сильно разозлен. Мне следовало бы покинуть негостеприимный двор, но я настолько устала, что силы покинули меня. Упав ему в ноги, я заплакала.

– Хлеба… хотя бы корочку сухого хлеба, – неожиданно для себя заговорила я по-русски. – Прошу вас!

Грубые черты сурового лица мужчины исказились от ненависти. Побагровев, он вскричал:

– Russisches Schwein… Russisches abscheuliches Schwein… Wulff, Zack! Packen… Fass!41

Услышав грозный рык, я обернулась и тотчас же увидела двух немецких овчарок, несущихся на меня. Вскочив на ноги, я побежала что было сил. Впрочем, разве могла я, измученная невзгодами, недоеданием и побоями, убежать от здоровых, сильных собак? Естественно, нет. Устремившись ко мне, они в два счета настигли меня и, повалив на землю, принялись терзать. Я никогда еще не испытывала такого ужаса, как в те страшные минуты. Как могла, я отбивалась от них, решив защищаться до последнего, но псы не отступались. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы ночную тьму не разрезал протяжный свист. Услышав его, собаки оставили меня и отправились восвояси.

– Неужели все закончилось? Господи, благодарю тебя! – прошептала я, не веря своему счастью. – Отче наш…

Впервые в жизни я читала молитву не потому, что мне приказали, а потому, что моя истерзанная душа требовала этого, ибо я была уверена в том, что меня спасло лишь заступничество Спасителя.

Оправившись от испуга, я встала и поплелась по дороге, подальше от этого ужасного места. Я то и дело оборачивалась, опасаясь быть вновь настигнутой кровожадными собаками. Одежда моя