Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Как так — у входа? Тоже стал бояться галилейских знаков, что ли? Не шути так, Фессалион!

— Его раб не впустил… — тяжело дыша после перенесенных объятий Филаргия, проговорил Фессал.

— Раб?! Не впустил?! — хором закричали братья.

— Асклепий Сотер! Совсем Гликерий с ума сошел! — завопил Трофим. — Бегу! Бегу!

Но далеко убежать ему не пришлось, потому что в иатрейон вошли две женщины — одна высокая, еще не старая, полная матрона в темно-синей столе, другая, семенившая за ней, — худенькая, пожилая, в черной одежде. Несмотря на такую разницу во внешности, в их лицах проглядывало неуловимое сходство.

— Трофим, Кесарий еще не вернулся? — спросила первая женщина с сильным гортанным каппадокийским выговором, и Фессал удивился властной интонации ее голоса, сразу напомнившей ему речь константинопольского архиатра.

— Нет, госпожа Горгония, — покачал Трофим головой.

— Ах, где же он? — с волнением в голосе проговорила худенькая старушка в черном. — Его ищут! Опять только что был гонец из сената! Где же он? Его могут заподозрить в государственной измене! Такое творится, а его нет… Решат, что он — перебежчик и отправился к Юлиану в Галлию! Тем более, узнают, что они в детстве вместе играли…

— Мама! — строго произнесла Горгония. — Никто бы никогда не узнал про это, если бы ты сейчас не вспомнила. Кесарий поехал к больным, вполне возможно, что случай сложный, и он задерживается.

— Но его требуют в сенат! — беспокойно говорила Нонна. — Горгония, это ведь не шутки! Где же он? Ты знаешь, где он может быть, Трофимушка?

Верный Трофим молча покачал головой. Братья переглянулись, но промолчали.

— Так это — сам Кесарий иатрос меня сюда прислал на своей повозке из Потамея? — в крайнем изумлении простонал отец Семфея. — Это его дом? Что за чудный человек, да благословят его боги…. А вы его мать, добрая женщина? У него глаза, как у вас — синие, как у Матери богов в нашем храме…

— Дедушка, тебе нельзя много говорить, — ласково сказала Горгония. — О тебе позаботятся, поправишься, и поедешь в свой Потамей.

— Может быть, Гликерий знает, мальчики? — продолжала Нонна, умоляюще глядя на молодых врачей.

— Гликерий?! Госпожа Нонна, да он же френит перенес, — сказал Посидоний небрежно. — Кесарий врач его из жалости выкупил у хозяина и выходил. Голову мы ему овчиной обматывали, соком бузины растирали, корень пиретрума жевать давали, на голову уксус с рутой капали, а в нос — сок плюща… Еле выходили. Он только и может, что горшки мыть. И порой несуразицы такие плетет, что диву даешься, насколько у него от дискразии разум помутился. Избыток черной желчи, да, Фила?

— Избыток, это точно, — пробасил Филагрий. — Давай, Трофим, впусти наконец, Каллиста врача. Стыдно даже! Мы все болтаем, а он у закрытых дверей ждет!

— Каллистион! — радостно всплеснула руками Нонна. — Каллистион приехал, а мы ничего и не знали, Горги! Где же он?

… Каллист полудремал от голода и усталости, поэтому, когда калитка настежь распахнулась и выбежавшая старушка стала его обнимать и целовать, он подумал, что ему снится сон.

— Дитя мое, дитя мое, Каллистион! Голодный, с дороги, усталый! Трофим, баню приготовь немедленно, вели, чтоб на стол накрыли! Вы в гостинице остановились? Сейчас рабов пошлем за вещами… Фессал — это твой братишка? Вы похожи! Кесария нет, уехал по делам, ты не обижайся на него, он всегда у меня такой был, непутевый…

Нонна повела Каллиста в дом — он, опешивший, растерянный, последовал за ней, как Эвридика за Орфеем из подземного царства. Филагрий и Посидоний бросились к нему на шею, Горгония радостно улыбалась ему из-под покрывала, раздавая приказания прислуге. Филагрий влепил здоровую затрещину крутившемуся здесь же Гликерию, и тот захныкал. Нонна снова всплеснула руками, восклицая: «Ах, зачем же?» — «Ничего, это лечение такое по методу книдской школы», — ответил Посидоний за брата. Потом Трофим отвел их в натопленную баню, где был уже накрыт стол с прохладительными напитками и закусками, нубийцы помогли им с Фессалом вымыться, и, наконец, переодетые в чистые хитоны, с пахнущими благовониями волосами, они расположились в триклинии[130] на обеденных ложах.

— Ты ведь никогда еще не возлежал на пирах, Фессал? — засмеялся Каллист. — А тут сразу с дороги — и в триклиний. Видишь, что такое Новый Рим!

Фессал сладко зевнул. Алита, полная и проворная рабыня Горгонии, накрывала на стол. Ужин, который накрыли для них, вполне мог сойти для голодных путешественников за пир.

— Как хорошо! — проговорил Фессал, роняя голову на подлокотник ложа. — Правда, Каллист врач?

— Да, — улыбнулся тот. — А где же Кесарий?

— В асклепейоне, — шепотом произнес Фессал. — Но не говорите этого госпоже Нонне ни в коем случае!

14. О том, каким насыщенным может быть день сенатора

— Барин, вот и вещи ваши из гостиницы доставили, — чинно сообщил Трофим. — Извольте взглянуть — точно ли ваши, а то гостинщик не больно-то хотел отдавать. Их уж в спальню вашу отнесли.

— Ну что ж, пойдем, — неохотно сказал Каллист, ставя кубок с вином на белоснежную скатерть. Фессал поднялся вслед за ним.

— А Кесарий еще не вернулся? — спросил Каллист у Трофима, когда они проходили через садик с бассейном и статуями дриад, играющих в салки.

— Нет, барин, — ответил Трофим. — Хозяин, вестимо, скоро уж приедут, — он заговорщицки понизил голос и добавил: — В Потамее они, в асклепейоне, с молодой госпожой Аппианой. Но об этом госпоже Нонне — ни-ни! Молчок!

Каллист кивнул. К ним навстречу по тропинке среди юных миртовых саженцев шла Горгония.

— Каллист врач, пойдемте, я покажу вам ваши спальни, — приветливо сказала она. — Ваш братишка сейчас стоя уснет!

— Нет-нет, — проговорил Фессал, с трудом подавляя зевоту.

Они прошли через перистиль, и Горгония показала им две комнаты, убранные с умеренной роскошью.

— Я хотела бы спросить, Каллист врач — вы предпочитаете спасть на перине или без? Дело в том, что мой брат упрямо спит без перины даже зимой…

— Я тоже без перины сплю, — почти перебил ее Каллист. — Всегда.

— Вы — тоже философ, Каллист врач? — по-матерински вздохнула Горгония.

— И я тоже — без перины, — быстро сказал Фессал, подавив очередной зевок.

— Нет, Фессалион, — категорически сказал Каллист. — Ты будешь спать на перине. Зима. Замерзнешь ночью.

Фессал заметно расстроился, но спорить не стал. Трофим, взяв у Каллиста ключ, уже отмыкал стоявший посреди комнаты дубовый сундук.

— Ваши вещи, барин? — спросил он. — Один только сундук этот? А у молодого барина ничего нет?

— У нас все