Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Плачет, барин, — покачал Трофим головой. — Розог боится.

— Приведи его!

Трофим вскоре привел поникшего Гликерия, шепча ему на ухо: — Делай, как я сказал.

Тот упал на колени и подполз к ложу Кесария.

— Простите, хозяин, — зашептал он, целуя ему ноги.

— Прекрати, — отдернул ноги Кесарий. — Проси прощения у Каллиста врача.

Гликерий с готовностью уткнулся в ноги Каллиста.

— Языком проси, а не за ноги хватай! Очень ему приятны твои хватания! — заметил Кесарий.

Гликерий высунул язык и уже собрался лизнуть пятку Каллисту.

— Святые мученики, что за идиота мне продали! — заорал Кесарий, хватая Гликерия за шиворот. Тот затрясся от страха.

— Повторяй — простите меня… — зашептал ему в ухо Трофим.

Гликерий закрыл лицо руками и разрыдался:

— Простите… Простите…

— Кесарий, прости его, — покачал головой Каллист. — Тем более, он френит перенес.

— Он? Френит?! — уставился в величайшем изумлении на друга Кесарий.

— Ты разве его не вылечил от френита и у себя не оставил? На голову уксус с рутой капал и соком бузины растирал?

— Кто… — простонал в отчаянии Кесарий, — кто это сказал тебе?

— Госпожа Нонна, твоя мать.

— Святые мученики! Да он здоров как бык! Я его только от глистов лечил, иссопом.

— Как — иссопом? Окроплял его водой? — не понял Каллист.

— Отваром иссопа! Еле от глистов избавился!

— Так иссоп же от фтизы, — заспорил Каллист.

— От глистов тоже отличное средство, имей в виду, — сказал Кесарий и продолжил: — Я его купил, чтобы он хоть какую-то секретарскую работу вел… у меня секретаря своего нет, раб-секретарь стоит дорого, общественный секретарь к моим услугам не каждый день, вот я и купил эту бестолочь, думал, раз писать-читать умеет, то секретарской работе обучу понемногу… у-у, болван!

Он снова встряхнул Гликерия.

— Я… нет… я… да… я писать умею… И читать… как изволите… — забормотал Гликерий.

— Ты видишь, Каллист? Ты видишь? — закричал Кесарий, обреченно тряся Гликерия. — Ты прав — он в утробе матери френит перенес… таким и родился. Хоть у Сократа рабы и доказывали теорему Пифагора[132], но мой Гликерий, я уверен, посрамил бы этого великого мудреца вместе с его майевтикой[133]. Его душа совершенно ничего не запомнила из мира идей… да и в этом мире не особо трудится что бы то ни было запоминать…

Кесарий вздохнул, отпуская трясущегося Гликерия, и уже спокойнее проговорил:

— Так, способнейший раб, слушай меня… Рожу вытри, нечего тут рыдать… порыдал бы ты так у Филиппа патриция на соседней улице… Не реви, я сказал! Сейчас пойдешь в иатрейон, Трофим тебе свинцовых примочек под глаза поставит… — или он уже поставил? — молодец, Трофим! А потом идите с ним на кухню… Трофим, вот это и это забери — курятину… баранину… вино тоже бери.

— Благодарствуем, барин! — закивал Трофим.

— Это вам на двоих… завтра у тебя выходной… послезавтра — тоже… Гликерий поработает за двоих, я надеюсь. И запомни, — обратился он к прижимающему руки к груди Гликерию, — еще раз сотворишь что-то подобное — непременно прикажу выпороть. Иди с глаз моих долой, скройся, сгинь!

Гликерий, Трофим, блюдо с бараниной, курицей, лепешками и кувшин вина исчезли в мгновение ока.

— Клянусь, он заслуживал розог, — заметил Кесарий. — Распустился. Он верна, в доме хозяев родился, его с детьми хозяйскими воспитывали, баловали, потом умерли хозяева, наследники стали все распродавать и его продавали. Я его и пожалел, моего Салома вспомнил, сердце защемило… ну и купил. Думал, в люди выведу, все-таки грамотный, а вот поди ж ты, болван болваном оказался. А мама еще его защищает.

— Твоя мать — очень добрая женщина, — сказал Каллист.

— Да, святая женщина… Но послушай меня! Конечно, Фессала я возьму учиться. И ко мне, и к старым врачам устрою на обходы — пусть учится, пока есть возможность. Как у него с деньгами? Он согласится вести мою переписку? За плату, разумеется. Он же не пойдет гладиаторов лечить с возницами, как Филагрий и Посидоний.

— Спасибо, Кесарий, — промолвил Каллист.

Отчего же он так запьянел? Так хорошо стало, спокойно… Неужели он так много выпил вина за день?

— А ты, Каллист, должен остаться в Новом Риме. Сейчас, конечно, не время про это думать, но можно иметь в виду — я говорю про то, чтобы вернуть твое имение.

— Мое имение? — растерянно проговорил Каллист.

— Да, я давно уже об этом думаю. Хотел уже тебя приглашать — представить императору, и все такое, — и тут ты сам приезжаешь… Ну, хорошо — про имение говорить рановато, а про работу как раз. Я уже разузнал сегодня, какие есть места для тебя — во-первых…

— Сегодня?!

— Ну, поговорил… с нужными людьми. Есть несколько мест. Итак, помощник архиатра городских бань. Скучно, но у Филоксена пять дочерей, и он богат. Вижу-вижу, тебе это неинтересно… А при школе гладиаторов? Ты же любишь хирургию? Там неплохое жалованье. И жилье казенное, если, конечно, хочешь отдельно жить, а не у меня. Впрочем, можешь у меня гостить месяцами, а жилье все равно иметь.

— Это хорошо… жилье… гладиаторы… — пробормотал Каллист.

— На ипподроме они жилья не дают, и врачей там слишком много. Пергамец Эвклий перевез сюда всю свою родню. Только и знают, что хвалить свой Пергам с Асклепейоном и Галеном. Раз он такой у них замечательный, спрашивается, что они в столицу тогда приехали?

— Нет, Пергам я не хочу, — заявил Каллист, отпивая из кубка. — Иасон… асклепейон… ну их.

— Еще помощником архиатра всех рынков. Денежное место, всегда будет свежее мясо к столу — но тоска, тоска… больных видеть не будешь, как нож хирургический держать, забудешь через год. Зато брюшко отрастет, как у Эрмия архиатра. У него характер скверный, подагра. Зато он эллин. Но я все равно не советую с ним связываться. Мясо и у меня неплохое подают.

— Эллин? Ну и что, что эллин, — заплетающимся языком рассудительно выговорил Каллист. — Зачем мне эллины… пожалуй, я пойду в гладиаторы…

— Ты сейчас пойдешь в спальню! — засмеялся Кесарий.

— Я не хочу спать. Я тебя ждал, Кесарий. Ты — мой друг! — заявил Каллист и обнял константинопольского архиатра.

Кесарий осторожно высвободился из пьяных объятий вифинца, подсунул ему тарелку с бараниной и оливками.

— Поешь. Ты только пьешь, а при этом надо что-то есть. Слушай, постарайся меня правильно понять, Каллист, и не обижайся. Вот, опусти-ка голову в таз… вот… теперь слушай… полотенце у тебя за спиной. Рабы все спят. Скоро рассвет. Сам бери полотенце, сам вытирайся… ну, готов меня слушать?

— Да, Кесарий, — мужественно ответил Каллист.

— Понимаешь, при моей должности мне положен помощник. Не секретарь, а именно помощник.