Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Да уж, придумала… С тобой приходится все время что-нибудь придумывать… И я знала, что Аппианка проговорится, как пить дать. Как ты ее в речку ухитрился уронить, скажи на милость?

— Я же пытался уже рассказать — она потянулась за желтым листом — решила, что это лилия водяная. Я решил верхом переплыть через небольшую речку, чтобы приехать побыстрее домой.

— А, вот оно что! — саркастически заметила Горгония.

— Она, собственно, не упала в воду — я ее вовремя схватил. Просто промокла и испугалась, конечно… Как она? Нет жара?

— Спит крепким сном человека с чистой совестью. Как она похожа на своего отца!

— А ты что не спишь? — улыбнулся в темноте Кесарий.

— Я сначала с Аппианкой подремала — она любит, когда можно прижаться к маме под бочок. Дитя, дитя совсем! Ну вот, она уснула, а я проснулась среди ночи — слышу, ты приехал. Потом поняла, что вы с Каллистом в триклинии… ты поговори с ним, он так много пьет, Кесарий! Пьет просто как фракиец! Потом слышу — ты все не идешь к себе, вот и решила выйти, прогуляться. Сна все равно нет. Так скажи мне, наконец: у тебя точно не будет неприятностей?

— Нет, наоборот, — Кесарий сорвал белую розу и воткнул в густые волосы сестры, тронутые редкой сединой.

— Шутник… Будто мне пятнадцать лет… — вздохнула она, но розу не убрала. — Безумный, безумный ты, как Дионис, братец. Порой мне страшно за тебя… и за тех, кто с тобой рядом.

— Не надо за меня бояться, сестренка. Вот, послушай, что я тебе расскажу. Во-первых, то, что я прибыл верхом, а не в носилках, очень понравилось императору Констанцию.

— Вот как? — уже не так озабоченно спросила Горгония.

— Он сказал, что прискакать на оседланном боевом коне в такой день — это нечто прекрасное, благородное, достойное великого мужа и ценнее многих пустых слов. Короче говоря, я назначен одним из армейских архиатров, и мы выступаем в сторону Тианы на днях.

— Кесарий! — радостно воскликнула Горгония, хватая брата за руки.

— Рада, сестренка?

— Рада, конечно, рада, но… Впрочем, тогда мы уедем с мамой послезавтра утром. Она ничего не узнает. Гликерий, надеюсь, будет помнить твой урок хотя бы до следующего дня Сатурна.

— Да уж, будет… Мы так мало поговорили с тобой, сестренка, — в голосе Кесария послышалась печаль.

— Да, мы с тобой по ночам собираемся, как древние христиане при гонениях, — сказала Горгония. — Днем и поговорить даже некогда. Но я рада, правда, рада, Кесарион, что ты получил эту должность. Конечно, твой ксенодохий на период войны не очень-то будет интересовать Констанция, но ты ведь можешь повернуть дело по-другому. Открой свой ксенодохий как лечебницу для ветеранов — тебе это будет проще сделать, как армейскому архиатру. А там уж добавишь и другие койки.

— Вот именно, Горги! — воскликнул Кесарий. — Я сразу так и подумал. Как мы все-таки с тобой похожи! Ты ведь меня понимаешь лучше всех на свете. И сейчас прочла мои мысли.

— Таинственное созвучие, армониа, душ, — засмеялась Горгония. — Послушай, ты ведь устроишь Каллиста в Новом Риме? — тревожно спросила она. — Кесарий, ты должен это сделать, прежде чем отправишься воевать…

— Уже устроил, — рассмеялся Кесарий. — Моим помощником.

— Кесарий! — нахмурилась Горгония. — Это может его обидеть. Вы же друзья, а тут вдруг — он становится твоим помощником. Он же, хоть и племянник сосланного, но не из рабов ведь! Ты вообще подумал, прежде чем такое делать?

— Нет, Горги, — слегка растерялся Кесарий. — Он не обиделся. Он был очень рад.

— Благородный, чистый юноша, — вздохнула Горгония. — Ты бы не смог так поступить на его месте. Не злоупотребляй его благородством — ты все-таки властный человек, брат мой.

— Постараюсь не злоупотреблять, о Горгония, сестра моя, — торжественно произнес Кесарий, простирая руку вперед. — Клянусь тебе…

— Не ерничай, вомолох[134], — оборвала его сестра строго.

— Разве я сразу уже и стал тираном в твоих глазах, Горги, из-за того, что, наконец, приструнил Гликерия?

— При чем тут Гликерий?! — возмутилась каппадокийка. — Его надо было выдрать уже давно! Надеюсь, ты не отменишь своего распоряжения? — с подозрительностью спросила она.

— Нет, что ты, Горгония, — сурово сказал Кесарий. — Его завтра накажут как следует.

Горгония недоверчиво посмотрела на брата и хмыкнула.

— Вот к рабам ты снисходителен, а к друзьям — нет. Ты и Григу подавлял все время. Он привык к такому отношению и теперь за Василием бегает, как щенок, с факелом дружбы.

— Так это я виноват, что Грига привязался в Афинах к Василию?! Я?! Наконец мы нашли с тобой виноватого, о сестра моя!

— Не кипятись. Как тебе подходит твое имя, Кесарий! Больше, чем тога. Ты всегда должен быть первым, ты всегда должен править.

— А разве это плохо? — спросил ее брат, слегка улыбаясь.

— Это прекрасно! Только, пока твоя колесница Феба возносится, других может слегка ободом придавить к обочине.

— Горгонион! — рассмеялся Кесарий. — Пощади!

— Ладно, ладно… Ты — сын своего отца, хоть ты терпеть не можешь, когда так говорят. Вот, нахмурился — совсем как он.

— И ты на него похожа, сестрица, разве нет? — недовольно отозвался брат.

— Нет, и Салом, и Грига — другие… Порой я думаю — до чего вы с Григорием несхожи… — продолжила сестра, не ответив Кесарию.

— Погоди, если Григу как следует разозлить…

— Нет, все равно — он другой. Пошел в деда с маминой стороны. Такой же тихий созерцатель, любящий уединение и не замечающий, что делается вокруг. Мама рассказывала, что бабушка ругала деда «философом» и сетовала, что рабы от его поблажек совсем отбились от рук… Когда мама осталась сиротой, их имение оказалось отписано за долги по кесарскому налогу. Но друг семьи ее удачно сосватал за нашего отца.

— Удачно, да, — саркастически заметил Кесарий.

— Кесарий, лучше такое замужество, чем нищета, которое может довести девушку до ужасного…

— Мою мать, — сказал Кесарий с расстановкой, — н а ш у мать ничто не смогло бы довести до падения.

— Конечно, Кесарий, конечно… Ты прав, как всегда. Мама, между прочим, говорила, что она хотела бежать перед самой свадьбой… С какой-то девой из знатной семьи, что гостила у патриция Филиппа. Это странная дева, ее в детстве хотели в весталки отдать, а потом сосватали, но жениха казнили как государственного преступника, и отец позволил ей путешествовать. Она всю ойкумену объездила… Вы, мужчины, воистину, удивительный народ. Рассуждаете о том, что должны женщины, а сами ни на миг не захотели бы оказаться