Дантал - Абай Тынибеков

увидев поднимающегося к воротам человека, затихла. Высокий стройный юноша в островерхом головном уборе с отвисающими по бокам пушистыми лисьими хвостами, в безрукавке, сшитой из толстой кожи, туго стянутой на талии широким кожаным поясом с нашитыми на него железными бляшками, придерживая рукой висящий сбоку меч, спокойно приближался к проёму, что-то рассматривая под ногами. На поводу он вёл красивого скакуна. Немой старик подобострастно подбежал и принял коня. Толпа расступилась, пропуская прибывшего и смыкаясь тут же за его спиной. Юноша остановился, осмотрел сапоги, топнул ногой о плоский камень, сбивая пыль, и, словно не замечая никого, прошёл сквозь ближние ряды в круг.

Детина крепче перехватил копьё правой рукой, повернув его остриём вверх. Юноша впервые приподнял голову и взглянул на него. Здоровяк, устрашающе раздувая ноздри, стал медленно вращать своё грозное оружие, готовясь к бою. Слегка склонив голову на бок, оценивающе осматривая соперника, юноша стал обходить его. Тот, не сходя с места, зорко следил за молодым воином, поворачиваясь к нему лицом и не давая зайти себе за спину. Толпа, затаив дыхание, ещё плотнее сомкнула свои ряды. Юноша уже обошёл полукруг, как вдруг здоровяк, не выдержав гнетущего напряжения, сделал быстрый выпад и, целясь в грудь противника, выбросил вперёд копьё, придерживая за конец древка. Вмиг присев и выхватив меч, юноша совершил кувырок навстречу нападающему, оказался перед ним на коленях на расстоянии вытянутой руки и вонзил ему меч в низ живота.

Всё произошло настолько быстро, что некоторые из оттеснённых зевак, толкаясь локтями, вытягивая шеи, стали шёпотом расспрашивать других:

– Что? Ну, что там? Ничего не видно.

– Да погодите вы. Сами пока не поймём, – слышалось из передних рядов.

Здоровяк выпустил из слабеющей руки оружие, нелепо поднялся на носочки, сильно изогнувшись вперёд, будто пытался заглянуть себе между ног, мгновение постоял, затем, издав душераздирающий крик, пошатнулся и упал, скрючившись, под ноги стоящего перед ним юноши. Толпа вздрогнула и подалась назад. Эхо разнесло страшный вопль далеко по окрестностям, отражаясь от гор, и затихло средь леса.

Опустившись на колено, победитель тщательно вытер окровавленный меч об одежду противника, вложил его в ножны и направился дальше к строениям. Стоящие на его пути люди попятились в стороны, кто со страхом, кто с восхищением глядя на него.

– Ну, кто там одолел? – продолжали робко вопрошать из дальних рядов.

– Зайдана, – отвечали передние, обступая мёртвое тело огромного человека, лишь недавно внушавшего им ужас.

– Эй, немой! Иди сюда! Смотри на своего обидчика. Он теперь не опасен и не отнимет у тебя еду, – послышались крики.

С трудом протиснувшись в середину толпы, немой опустился у изголовья поверженного, упёрся руками в каменное покрытие двора и низко склонил голову. Сгрудившиеся вокруг них люди не видели, как по его щекам, стекая и теряясь средь редких волосков седой бороды, потекли крупные капли слёз. Старик горько и беззвучно плакал. Постепенно успокаиваясь, все стали расходиться.

– Чего они так торопятся?! Столько ждали, а смотреть и не на что, – недовольно бурчали одни.

– Кто следующий бросит вызов и встанет на его место? – гадали другие.

– Нет уж, хватит. Пожить ещё хочется, – тихо молвили третьи.

Двое крепких мужчин поволокли тело за ворота, где, оттащив в сторону от подножья тропы, бросили в небольшую расщелину на самом краю пропасти.

– Он всегда обижал немого, вот и получил по заслугам, – произнёс один из них.

– Ничего не понимаю. Они появились здесь вдвоём, а ужиться не могли. Кто их теперь разберёт? Этот не обмолвится никогда. Тот всегда немой, – рассуждал второй.

Солнце закатилось за горы, обдав долину последним жаром потухшего дня. В крепости запылали костры. Ставшая с недавних пор разбойничьим пристанищем, она принимала всяких людей, коих набралось уже полсотни, попавших в эти места по разным житейским причинам. Здесь никто не знал о прошлом своего собрата по вольному и опасному ремеслу стараясь отмалчиваться и не задавать лишних вопросов. Лишь одно было известно всем: веление их общего вожака, сурового вождя с грозным именем Фаранг, подлежало безоговорочному исполнению. Да и как было ослушаться, если при нём всегда находились десять могучих головорезов и невероятной ловкости сын, одолевший сегодня самого сильного из всех.

* * *

– Ты опять лишил меня ещё одного крепкого воина. Чем он тебе помешал? Эдак не с кем мне будет захватывать караваны, – полулёжа на овчинной мягкой шкуре у костра, разведённого в чашеобразном углублении в каменном полу посреди небольшого помещения в главном строении крепости, произнёс Фаранг, обращаясь к сидящему напротив сыну.

Зайдана молчал, изредка поглядывая на отца. Тот спокойно рассматривал старый большой нож, на днях подаренный ему сыном, положив его на широкую ладонь, будто взвешивая и определяя тем самым надёжность оружия. В отличие от своего отпрыска он не обладал высоким ростом, но был невероятно широк в плечах и имел очень толстые мускулистые руки и ноги. Из одежды на нём, как всегда, когда он находился на отдыхе, были лишь тонкие кожаные штаны, подвёрнутые снизу до колен. Весь покрытый густым курчавым волосом, он походил на дикого свирепого зверя. Особо выделялась его большая косматая голова. Лицо до самых щёк заросло чёрной бородой. Маленькие круглые глаза угольками светились из-под мохнатых бровей, пронизывая насквозь любого, кто осмелился взглянуть в них, и словно жалили лучами-искорками, вызывая трепет. Но самым жутким для всех, кто видел его впервые, была хищная улыбка-оскал, обнажавшая огромные белые зубы.

– Ты всё молчишь и даже не понял того, что сегодня своим мечом разрубил одно целое, – как-то равнодушно продолжил отец.

Зайдана удивлённо взглянул ему в лицо.

– Много времени проводишь на охоте, оттого и не знаешь людей, – уловив его недоумевающий взгляд, Фаранг цокнул языком.

Такая отцовская манера вести беседы, когда он бросался обрывками фраз, подолгу умолкая между ними, была знакома сыну, но сказанное сейчас было явно непонятным для юноши. Зайдана ожидал подробностей, зная, что отец не зря затеял с ним этот разговор. Он никогда ничего не говорил впустую.

– То, что тебя многие здесь побаиваются, радует меня. Только не следует бездумно лишать других жизни. Для тебя настало всего семнадцатое лето, а это лишь возраст птенца. Даже если кто-то по глупости возомнил себя равным тебе и решил помериться с тобой силой, прежде постарайся узнать, отчего в нём такое желание. Убить, отделить душу от тела всегда успеешь, а заглянуть в неё уже не будет возможности. Прах безмолвен, – отец замолчал, бережно отложив в сторону нож.

Зайдана не сводил с него глаз.

– Этот безмозглый жеребец, что по заведённому мною обычаю встал в середину двора, бросив