Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

первому пограничному пункту. Польские солдаты-пограничники с каменными лицами и автоматами прошли в вагоны, велев всем пассажирам приготовить паспорта и достать чемоданы. Они досконально осматривали, обыскивали каждого, словно преступников; и женщины, и мужчины были смертельно напуганы.

Очередь дошла до Владислава. Когда он заметил пограничников, направившихся в его сторону, то невольный комок сжал его горло. Он был актером, он состоял в Сопротивлении против немцев, а позже стал одним из тех, кто выступал против коммунизма и не скрывал этого. Теперь вся его слава как публичного человека могла сыграть с ним злую шутку: одно, хотя бы малое подозрение, и прощай свобода.

Один солдат взял паспорт Влада, долго с расстановками вчитывался в его двойное имя и необычную для поляков фамилию:

Вы Владислав-Рудольф Шейбал?

Да, - машинально ответил он.

Вас нет в списке осужденных?

Нет.

Вы оставляете Польшу по каким причинам?

По учебе, у меня есть на то стипендия и документ о курсах в Париже.

Солдат мельком взглянул на документы от производственной группы и разрешение на выезд, вернул паспорт и вышел из купе.

Через час поезд ехал уже по чешской земле. И здесь все еще витал злой дух коммунизма. Еще одна граница, еще одно испытание. Мудрецы говорят, что путь к свободе лежит через испытания и не каждый достигнет цели,но лишь избранные. Неужели он, Владислав, недостаточно настрадался, если лишится этой свободы - даже ценой собственной жизни?

Вскоре поезд остановился: теперь уже последний шаг. Люди приготовились, с нетерпением дожидаясь чешских пограничников. Солдаты, не менее грозные, прошли в вагон, осматривая всех и каждого. С замиранием сердца Владислав ждал своей очереди. Он боялся и в тоже время с нетерпением хотел скорой развязки. Только бы вырваться на свободу, прочь от коммунизма, навсегда!

Солдаты попросили его паспорт. Влад благожелательно вручил документы, молясь об исходе дел. Но, заглянув лишь раз в паспорт, один из пограничников сказал всем ждать и ушел куда-то с документом. Обескураженный произошедшим, в непонятном бреду - словно то был дурной сон, Влад спросил, что случилось, неужели какая ошибка?

Спокойно, господин Шейбал, мы лишь проверим ваш паспорт.

Я... я не понимаю... Там не должно быть ошибки!

Успокойтесь, гражданин, иначе ваше поведение может быть неправильно расценено. Я думаю, вы догадываетесь о последствиях.

В воздухе повисла гнетущая тишина, все чего-то ожидали. Поезд должен тронуться в путь и пересечь австрийскую границу, однако, солдат с документами не возвращался и остальные пассажиры с долей ненависти и презрения поглядывали на артиста, и он ясно понимал, осознавал их недовольство. Влад не осуждал людей, не ожидал от них сочувствия или сострадания, ибо они ни в чем не виноваты. Люди просто хотели покинуть коммунистический режим, вырваться из этого круга ада как можно скорее, но из-за него им предстояло долгое, томительное ожидание. Да и сам Владислав теперь злился на самого себя, боясь горьких последствий не только для своей жизни, но и судеб родных: отца, матери, сестры и брата, любимой жены.

Напряжение, смешанное со страхом, накалялось, нарастало как снежный ком, а пограничника все не было. Что-то случилось? Наконец, в купе вошел солдат с документами. Он поначалу взглянул в паспорт, затем пристально оглядел Влада и снова уткнулся в документ. Каждая секунда казалась часом. Владислав, теперь благословляя дарованный свыше актерский талант, старался держаться невозмутимо, даже равнодушно, ибо сейчас стоял на краю пропасти, одно неверное движение, неровный шаг - и он упадет в чернеющую под ногами бездну. И в тот миг, когда мужчина приготовился к самому худшему, солдат вернул ему документы и во всем вагоне прокатился всеобщий вздох облегчения. Наконец, свобода!

Поезд тронулся дальше - поначалу медленно, а затем быстрее и быстрее, набирая скорость на австрийской земле. Владислав не столько лицом, сколь сердцем прижался к окну, с упоением вбирая-вдыхая новый желанный запах свободы. Когда-то он ехал по знакомой дороге как пленник, ныне же - как свободный человек. Да и остальные пассажиры радовались въездом в другую жизнь, на их лицах сияли улыбки, все поздравляли друг друга, жали руки. Влад осмотрел вагон, испивая душой и сердцем неописуемое чувство свободы. Один человек подошел к нему, протянул как угощение вкусное печенье, спросил:

Вы не желаете больше возвращаться в Польшу, ведь дома вас ждут почет и награды как одного из лучших артистов?

"Влад, тебе хотелось бы вернуться в концлагерь?" - почти также звучал вопрос неизвестного попутчика, который менее удивил бы его, но Владислав был слишком деликатен в общении с людьми и слишком образован, дабы дать витиеватый многомысленный ответ. Он произнес:

Нет, я уехал из Польши, вернее, сбежал, но не от польского народа, но от непримиримых кандалов коммунизма, сковывающих меня изнутри.

А что вы собираетесь делать в Западной Европе? Мыть посуду в ресторанах? Разносить газеты? И это-то после вашего звездного статуса на родине, где вы имели бы все?!

Моя семья имела все до прихода коммунистов, которые отобрали то, что веками копили мои предки, не отдав нам ничего взамен.

Извините, господин Шейбал, но из газет я понял, что по крови вы шотландец?

Один из моих предков был шотландец, оставивший эту фамилию в наследство потомкам. Мои бабушки были армянками, дедушка по большей части тоже армянин, и все они происходили из знатных дворянских семей.

Теперь понятно ваше бегство, - со вздохом молвил попутчик, - на вашем месте я поступил бы также.

Поезд быстро подъезжал к Вене, все дальше и дальше от коммунизма. И тут Владислав понял, что ему отныне все равно, что случится с ним в будущем, главное, на свободе. Он видел голубое небо, чувствовал всем телом тепло солнечных лучей, и он был действительно счастлив, впервые дыша полной грудью.

Глава вторая

Станислав сидел за столом с Адамом. Недавно он пригласил брата к себе якобы ради простой беседы - давно ли они вот так просто собирались вместе? На столе стоял фамильный сервиз, переходящий из поколения в поколение еще с семнадцатого века, сейчас этот сервиз невольно притягивал к себе взор, раздражал своей старинной неуместной помпезностью. Еле сдерживая гнетущее настроение, Станислав отодвинул чашку, сказал:

Старое барахло, ненавижу!

Зачем ты так? Это же фамильный сервиз.

И что с ним делать, в музей отдать?

Он больших денег стоит, если сдать в антикварную лавку.

Думаешь, хозяин лавки отдаст за нее настоящую цену? Покрутит в руках и скажет, что подделка, много тогда ты за него получишь?

Что с тобой? - спросил таки Адам шепотом,поддавшись вперед, он знал брата,