Владек Шейбал - Лейла Элораби Салем

О чем ты?

Нам нужны дети, Ирена, много детей, без них семейная жизнь чахнет, превращаясь в пустыню.

И сколько же детей ты хочешь?

Самое малое - трое.

Трое? Да ты с ума сошел! Я не управлюсь со всеми.

Я не оставлю тебя ни в трудностях, ни в горе. Вместе мы живем, вместе и дела наши поделим поровну, - он улыбнулся, его глаза в тонкой тени ресниц поблескивали при свете луны.

На следующий день Ирена пробыла в театре весь день, репетируя новую роль в пьесе. Владислав остался один, теперь у него было немного свободного времени - хотя бы до вечера, выкинуть старые вещи, оставшиеся от прежних постояльцев. Перебирая газеты, вырезки из журналов, он наткнулся на первую страницу газеты, посвященную родителям и детям, и там на развороте красовалась фотография плетенной люльки под белым пологом. Вспоминая недавний разговор с женой и их взгляды на совместное будущее. Он желал детей, а Ирена нет, он видел в детях связывающее звено семьи, а для нее дети были обузой. Осторожным касанием Влад провел по фотографии, словно желал почувствовать в ней что-то новое, странное, неведомое. Достав ножницы из груды старых вещей, он вырезал люльку, поглядел на нее при свете дня, широко улыбнулся. Пока что несбывшиеся мечты грели душу.

Ирена Эйхлерувна в течении последующей недели выступала ежевечерне а малом театре для польской диаспоры. Пожилые дамы и господа из числа детей и внуков низверженного дворянства спешили на спектакли, с бурными аплодисментами встречали каждый выход артистки, для которых она являлась живой долгожданной примой. За кулисами наблюдал Владислав, в его душе росла гордость за супругу - ту, которую он любил более матери. И теперь сердце его раздвоилось - для каждой из этих женщин, что стались священными - больше, чем раньше.

Ирена, вся раскрасневшаяся, румяная, зашла за кулисы с большими букетами цветов. Влад довел ее до гримерки, сам остался снаружи в ожидании. Ему отчего-то стало грустно, будто дверь, что захлопнулась за женщиной, разделила их пути. Чуть не подвело. Следующим днем Ирена стала собирать вещи, а в сумке уже были приготовлены билеты на самолет. С тугим комом в сердце и в горле Владислав проговорил, едва сдерживая слезы:

Ты все же улетаешь, бросаешь меня одного.

Я возвращаюсь домой, а вот кто бросил семью, так это ты. Я год ждала тебя, не зная, где ты и что с тобой. Тебе так легко дается каждый выбор, потому что ты свободен и не хочешь понимать, что есть люди, для которых родная земля не пустой звук.

Разве тебе не известен мой побег из Польши? Это все проклятый коммунизм!

Нет, не он. Ты, Влад, желаешь деньги и славу: тщеславия у тебя не отнять. И любишь ты только себя самого.

Ирена, - он подошел к ней, взял за руки, - зачем такие слова говоришь? Ты знаешь, как сильно я люблю тебя и всегда буду любить. Ради тебя одной решился я на отчаянный шаг - приехать и остаться здесь в Лондоне, не имея ни денег, не зная языка. Но я буду стараться достигнуть успеха и тогда у тебя будет все, что ты захочешь.

Я нужна Польше, там у меня привычная жизнь. Я слишком стара, чтобы ломать устоявшийся уклад.

Чем дольше говорила она, тем ему становилось понятнее, что разделяло их не только временное расстояние и не сотни километров. Он повзрослел, она постарела - на целый год.

В молчании ехали они на такси до аэропорта Хитроу. Там, в гуле большой толпы, они также не проронили ни слова, будто не осталось никаких фраз перед их не начавшимся тяжелым расставанием. Владислав не глядел на Ирену, а та на него. Оба осознавали, предчувствовали, что более им никогда не увидеться и эти тянувшиеся минуты нависли бременем над их головами. Ирена закурила сигарету, борясь с волнением, затем вторую. Кисти в сиреневых перчатках дрожали, и Влад впервые в жизни заметил на ее щеках слезы. Он придвинул ее к себе, обнял за плечи. В его глазах тоже блестели слезы, дрожащим голосом молвил:

Не уезжай, останься со мной.

Ирена погладила его щеки, ответила:

Я не могу, ты же знаешь, - она подняла голову и поцеловала мужа.

Их последний поцелуй опалил губы и эти секунды стали для них счастливее, важнее всех прожитых вместе лет. В прекрасных, все еще живущих чувствах открылась невидимая дверь, и они были счастливые и несчастливы одновременно, желая про себя вновь и вновь пережить нечто подобное.

К ним широким шагом подошла польская стюардесса, агрессивным тоном объявила, что Ирену Эйхлерувну ждет самолет и ей нельзя более задерживаться. Владислав как во сне наблюдал, как незнакомая женщина резким движением схватила любимую за руку, прямо таки вырвала от него, и как Ирена, то теряясь, то появляясь в людском море, оборачивалась к нему, махала рукой, сквозь расстояние не слухом, а сердцем услышал он последние ее слова: "Будь счастлив, любимый мой". Влад продолжал так стоять в замедленном кадре, его глаза видели Ирену среди людей и с ней не было того зеленого зонта, с которым она год назад провожала его. Не понимая, что творится, сквозь туманный взор, ринулся Владислав по коридору, не замечая никого вокруг, быстро поднялся на смотровой балкон и, остановившись у перил, так и замер, в надежде хоть еще один раз увидеть Ирену - пусть даже вдалеке.

Там, где-то за пустотой, разделяющей их, его Ирена шла в окружении стюардессы и других пассажиров, растеряно, словно ребенок, оглядываясь по сторонам. Она искала рядом с собой Владислава и не находила его. Он стоял на балконе, слезы застилали его взор. Дрожащим голос приговоренного прошептал: "Любимая, я здесь, здесь! Смотри" - и помахал рукой, а Ирена услышала его голос, хотя Влад лишь прошептал слова прощания. Женщина в последний раз обернулась - точкой на балконе вырисовывался тот, которого она полюбила с самого первого раза и ради которого решилась на далекое путешествие. Ее бесцеремонно подтолкнули ко входу и она скрылась из виду, оставив за собой легкий ветерок.

Владислав продолжал стоять на балконе, все еще каким-то невидимым диковатым взором глядел на самолет, где ныне находилась она. Все тело охватила дрожь, чтобы не упасть вниз, он сильнее сжал металлические перила, с болью в сердце следя за взлетом. Самолет начал постепенно набирать высоту, унося с собой единственную любовь. Влад больше не видел самолета - для него это