Лист лавровый в пищу не употребляется… - Галина Калинкина

соседние сёла. Его щепотники ох как боятся. Трепещут, коли сам Шурашов заявился. Подкупают даже, чтоб обратно укатил. Потому как сильнее его докладчика нету. Не встают против него никониане в спор, загодя в проигрыше. А народ-то видит, за кем сила, а за кем правда. Вот, смела, говорю, девка, а гречку упустила! – Дар расхохотался, а потом за голову схватился. – Гудит в голове-то, пустой бочкой бунит.

– Лавр, надо бы Дара в больницу. Не сотрясение ли мозга?

– Верно Вита говорит. Ты бы прилёг, братка? Потом расскажешь, как так вышло. А завтра свожу тебя к Евсиковым. Пусть профессор осмотрит, не лишнее.

– Я прилягу, а вы пшёнку с салом, да биточки, да ананас без меня есть станете? Меня тут хозяюшка ваша щами саровскими, пустыми, попотчевала, да велела вас дожидаться.

– Вот и врёт всё. Я ему кашу давеча давала, а он добавки просит. Больно оголодал в дороге. Ест, как два матроса.

– Липа!

– А что Липа? Сам голодный, а сам сидор свой в поезде не вскрывал…вам, говорит, вёз. А гречку я из-за него упустила. Сказано, не вставать. А он на порог заявился худой, белый, как Лазарь четверодневник. Я и опростоволосилась… А она злённая… как мне…

– Да кто она?

– Кто, кто… Мировая революция.

Все за столом засмеялись.

– Да, против Тоньки не каждая встанет. Ну, пойдёшь за меня?

Чуть пониженными голосами сквозь смех Дара через стол шёл другой разговор.

– Что послужило, Лавр?

– Не что, а кто.

– Кто, я знаю.

– Не знаете. Похититель корпусов и спален наболтал.

– Эта девушка, Тоня…Мирра, она Вас любит.

– А мне революций не полюбить. Никогда. Вы грустите?

– Проезжала мимо своего бывшего дома. На окнах занавесок нет.

Липа, отшучиваясь от нежданно объявившегося жениха, уже несла с плиты поспевшую картошку с грибами, битки нарубила. Достала огурчики солёные, мочёные яблоки, солонину – все дары доброй Улитиной души.

– Отдашь её за меня, брат?

– Если пойдёт, отдам. Пойдёшь, Липа?

– Я б в хорошую семью вышла. А за него не пойду.

– Как так?

– Отчего же?

– Хлюпкий больно, мозглявый. Зашибу ещё.

– Ой, держите меня! Вот девка! Вот кому достанется, зависти не оберётся.

– Ну, без согласия невесты не выйдет сговор. Как же ты, Дарка, голову повредил?

– Ехал долго. Тут пути-то от Рязани до Москвы двести вёрст всего. Но обыденкой не выйдёт. По нынешним временам всякое путешествие сродни катастрофе. Мать, как знала, отпустить противилась. А и остаться нельзя. Сказывал ей: а как наши вернулись?! И прав: вот братка тута. Да сестрицы теперь у нас объявились. И рад. И счастлив. Да и случай один меня к городу повернул. Поездом должен был я за полдня добраться. А ехал почти неделю. Обратно ехать? Так же застрянешь. Поезда час едут, сутки стоят. Семафоры не работают. Полный раскардаш на «железке». Еды взял мало, впопыхах было, а гостинцы вам довезти хотелось. В седьмой день накрыл меня приступ ночью, ужо за Бронницами. Хребет выгибается, вон, Лаврик, знает, как бывало. Ноги сводит и в разные стороны выворачивает, словно копыта козлиные, удержать не могу. Ты держишь ногу, а её крутит в руках у тебя. Ну я от боли, видать, на несколько секунд без сознания остался, а поезд стоявший, возьми, да пойди. Он дёрнулся, а я с верхней полки-то и свалился. Хорошо ещё с сидором вместе летел. Без него бы полбашки снёс о полку, а так только контузия, должно.

– А я вас с Улитой в Шелапутинском искал. Да сгорели бараки-то.

– Знаем уже. Дошли вести.

– Что Улита?

– Рыдала. А толку…

– Вот на тамошнем пожарище Липа-то и отыскалась.

– Вот как. А Тоня чего же Мировой революцией зовётся? Гляжу в штанах она и в кожаном.

– В профсоюзных лидерах состоит. А брат её, Кимом прозывается.

– Федька?

– Да, Фёдор теперь Ким. Он нынче на насосной станции верховодит. Колчин Николай Николаевич у него в подчинённых ходит.

– Поди ж ты.

– Дар, а расскажите, как в деревне теперь? – Вита внимательно глядела в лицо гостя. – Если плохо, отчего мать не взять? Если жить сносно, отчего в город подаваться?

– Не верит деревня. Присматривается. Вот как Вы ко мне присматриваетесь. Думают мужички, авось обойдётся. А ведь не обойдётся. Вспорет ей брюхо пролетариат. Но пока там веселее, чем в городе. В городе, говорят, поражённых много. Наслушался, пока ехал. А в селе гуляют, свадьбы правят. Жалейки играют, гармони ревут. Сейчас много добра из городу натаскали. Бешеные добытчики. Богатые и невесты, и женихи, есть чем похвастать. Разгул, жисть барская. Работы на земле в зиму кончились. Ветер свободы захватил село, во как. Но то, всё больше по округе. У нас на приходе попы строгие, старого порядку. У селезнёвских, как было, так и есть.

– Не хотят мужики замечать? А ведь прогибаться приходится на каждом шагу?

– Да, братка, прав. Вот комитеты повылезали и у нас объявились. Гляжу, небедно живуть. Сам я в историю попал, вот и удрал. Первый случай у нас такой. В селе поболе пяти десятков дворов старообрядцев. Остальные –разные и безбожные есть. По соседству семья Коновых проживает – кустари, ремесленники, но обувку такую шьют, от фабричной не отличишь! Вся округа к ним за сапогами да ботами модельными ездит. Пасеку держат. Труженики большие. Так хозяина их – Вавилу Пименовича – комитетчики наши сельские под уздцы взяли. Решили, лишними будут сапожникам шесть лошадок, четыре коровы, да четыре машины швейные ножные. Комитетчики поживилися добром самой приметной в селе семьи. Первый случай такой, запомнится. Дай реквизируем живой и мёртвый инвентарь. А в семье-то у Коновых семнадцать душ, два дома, дети малые. Вобщем, не стерпел я, влез в ту заваруху. Мужики коновские крепкие, закалённые, веры старой, встали как один за добро своё, за справедливость. Их же мозолями нажито, с чего безбожникам отдавать? Пуще всех горячился младший из братьев – Андрейка – дружка мой. Он с двенадцати лет сапожничал. На руки смотреть страшно – узловатые, старика руки. Ну и косцы поднялись, и рыбачки поднялись по селу. Отстояли хозяйство. Два дня всего и радовались. На друго утро прибежал к нам с мамкой мальчонка – посланник от пономаря с плохой вестью. В церкви стало известно, что из города ожидается подкрепление комитетчикам и ужо близко, на подъезде к селу. За соседом вашим Андреем едут, через него всю фамилию наказать. Ну, я бегом к Коновым. Пока туда-сюда, пока решали, как поступать, пока бабы ревели, тут и нагрянули. Вообщем, мы с Андреем с задков, огородами и к Чистому, там лодки ихние стоят. А