Сестры Мао - Гэвин Маккри

class="p1">– Хорошо, фунт с вас двоих. Комнаты в общежитии заперты, так что вам придется спать в общей комнате. Я покажу вам дорогу. У вас есть спальные мешки? Хорошо, мы найдем вам одеяло или что-нибудь еще. Там сейчас спит один швед. Пер его зовут. Вам предстоит найти с ним общий язык. Никаких проблем, да? Курите свои косяки на крыше. И будьте начеку. В этой стране за джойнт[20] сажают в тюрьму. Не ходите в комнаты наверху. Там живет мой дядя, и он не любит гостей. Не трогайте произведения искусства. В смысле, никаких, блядь, рук, вы меня поняли? И вы можете оставаться только до возвращения коллектива из Парижа. Ни днем больше. Как только они вернутся домой, вы съезжаете.

– На нас набросятся?

– Не исключено. У вас есть политические взгляды?

– Нет, мисс, мы не забиваем себе голову этой ерундой.

– Я не против. Только им об этом не говорите. Убирайтесь, когда они придут, и не будет никаких проблем.

Ямайцы были в ветровках, длинных футболках и рваных джинсах. Волосы они собирали в вязаные шарики.

– Ну, Кит, сделай мне одолжение, а? – сказала Айрис. – Посмотри на своих друзей.

Кит посмотрел на Глена и Эгги.

– А теперь посмотри на меня.

Он посмотрел на нее.

– А теперь посмотри на себя.

Он посмотрел вниз.

– Замечаешь разницу?

Он сунул руки в карманы и подтянул обвисшие брюки:

– Что?

– Надо купить тебе новые шмотки, уголек! Ты теперь на оплачиваемой работе. Ты не можешь выглядеть так, будто тебя одели по талонам. Оттолкнешь клиентов. Они подумают, что ты стукач.

Она не хотела, чтобы он выглядел неестественно, поэтому вместо того, чтобы пойти на Карнаби-стрит, отвела его на рынок в Камден-Лок.

– Эта одежда дешевая, – сказал он.

– В этом-то и дело. На этой неделе ты носишь одну одежду, а на следующей – другую. Жизнь – это перемены, чел. Поток. Ты его оседлаешь? Или будешь ему сопротивляться?

Ева называла это мирным производством средств уничтожения; усовершенствование отходов. Айрис называла это «жить сегодняшним днем».

Она выбрала ему ярко-желтую рубашку и джинсы-клеш.

– Примерь это.

– Ты стебешься?

– Я только прошу раскрыть свой разум.

– Для желтого?

– Для красоты. Для самовыражения.

– Это входит в сделку? Я примеряю их и получаю свою часть обеда?

– Давать и брать – единственные силы во Вселенной.

Он пошел переодеваться в угол палатки.

– Если хочешь заставить меня поверить, что Лондон – это про свинг [21], – отозвался он из-за занавеса, – и что я тоже могу стать свингером, то у тебя ничего не выйдет. Не смотри на меня, как на чертова свингера.

Он отодвинул занавеску и вышел.

– Да, черт возьми! – сказала Айрис. – Ну что, нравится?

Он посмотрел в зеркало:

– Эх!

– Важно, что ты не пластмассовый. Что ты чувствуешь себя собой.

Он разгладил штаны спереди. Зарылся пальцем в складку в промежности, чтобы поправить яички.

– Я себя не чувствую.

Он выглядел как кто-то безумно нормальный, переодетый в кого-то безумного.

– Мы возьмем их.

Партия ЛСД была большой – двести бумажных свертков и сто кубиков сахара, – поэтому разносить ее приходилось не только днем, но и ночью. На сон оставалось позднее утро. Днем – сквоты и квартиры для вечеринок. Вечерами: «Скотч» и «Мэйсонс Ярд», «Спикизи» и «Олл Найтерс». Ночью – танцевальные клубы и афтерпати. Такое насыщенное расписание не оставляло шанса вылечить похмелье. Айрис должна была оставаться трезвой. В крайнем случае ей приходилось ограничиваться четвертью марки или несколькими затяжками косяка. Что было нелегко. Быть трезвой на домашних вечеринках посреди недели было утомительно; быть трезвой в «Мидл Эрте» пятничным вечером было невыносимо.

Ей помогало присутствие Кита. Он жаждал денег, обещанных в конце работы, и поэтому делал все, чтобы их дело шло своим чередом. Когда у нее возникало искушение пошалить, она обращалась к нему, как ребенок, просящий разрешения у старшего, а он качал головой и говорил:

– Давай сначала сделаем работу. Потом можешь переключаться на все, что захочешь.

Пока они бродили по городу, у нее случилось несколько приступов в неудобных местах – например, на лестнице сквота, в проходе супермаркета, на полу «Фламингос» и в метро. В каждом случае она просыпалась оттого, что вокруг нее суетился Кит. Стоял на коленях рядом с ней, подносил свое лицо к ее лицу, клал одну руку ей на лоб, чтобы она держала голову ровно, другую руку засовывал ей в рот, чтобы разжать стиснутые зубы. Наблюдая за ним в оцепенении, она задавалась вопросом, реален ли он, – так он был не похож на всех, кого она встречала раньше. Он ее не боялся. Он ее не жалел. Он без колебаний ее отчитывал.

– Кажется, я сказал тебе принимать лекарства, – говорил он. – В следующий раз лично засуну их тебе в задницу.

Иногда перед приступом она получала предупреждения. Она начинала чувствовать неприятные запахи – например, обугленного мяса или горелой резины. Или ощущала сонливость и видела яркие ауры вокруг предметов. Когда это происходило, она предупреждала Кита: «Сейчас начнется», – и он хватал ее, тряс за плечи и кричал: «Нет!» Испуг и встряска теоретически должны были предотвратить надвигающийся припадок, но на практике это удавалось редко, и Киту приходилось убирать любую мебель или людей, помогать ей лечь на спину, вставлять кляп между зубами, ослаблять одежду, класть ее голову, руки и ноги на землю и прижимать их на протяжении всего приступа.

Однажды, когда они оказались одни на крыше после долгого рабочего дня, Айрис солгала Киту, что у нее сейчас будет припадок, потому что хотела посмотреть на его действия ясным взглядом. Она позволила ему трясти ее и кричать на нее. Она видела, как он убирает стулья и освобождает для нее место на земле. Она отдала ему свое тело, чтобы он уложил ее. И там, распростертая под ним, охваченная чувствами нежности и благодарности к нему, а также покалываниями страсти, пробегающими от горла до влагалища, она подняла голову и поцеловала его в губы.

Он отшатнулся. Вытер рот рукавом.

– Что это было? – спросил он.

– Ох, – сказала она; ее чувства резко ослабли.

– У тебя нет припадка?

– Должно быть, прошел.

– Ты уверена?

– Мне так кажется.

– Господи, с тобой не расслабишься.

– Прости.

– Все в порядке.

– Иди сюда и ложись рядом со мной.

– На пол? Нет. Он грязный.

Он опустился в шезлонг.

Она села. Поджала ноги под себя.

– Ты думаешь, что я уродина?

– Нет. Выбрось это из головы.

– Так в чем дело? Ты гей?

– Что? Нет! У тебя вместо головы помойка.

– Так да?

– Я сказал –