Сестры Мао - Гэвин Маккри

мантию судьи. Перед ней в ряд сидели четыре актера в китайских масках. Отец что-то сказал Дорис – Айрис не смогла разобрать, что именно, – та вскочила и мягко выпроводила пришедших на улицу.

– Простите, – сказала Дорис, тихо прикрывая за собой дверь. – Вы пришли в неподходящий момент.

– Мне нужно поговорить с Полом, – сказал Саймон. – Срочно.

– Не самое лучшее время.

Дорис отодвинула Айрис и Еву подальше от двери.

– Мы в середине чего-то сложного, а ты знаешь своего брата, когда он в напряжении. Это может подождать до вечера?

Дорис коснулась локтя Саймона, как бы провожая его. Айрис смотрела, как дядя опустил взгляд на руку Дорис. Если бы он захотел, одним движением он мог бы отбросить ее в сторону. Взмах, рывок, крик, и она убралась бы с его пути.

– Ты права, Дорис, – сказал он. – Я знаю своего брата. И я знаю, что он захочет это увидеть.

Он поднял прижатый до того к ноге «Обсервер» и протянул его в сторону, чтобы тоже на него посмотреть; показал его, как барристер [29] мог бы показать присяжным улику.

– А, это, – сказала Дорис.

– Так вы уже видели?

Она засунула руки в карманы и надула щеки:

– Это не совсем сюрприз. Мы слышали об этом какое-то время назад. Мы знали, что рано или поздно это будет опубликовано.

– И вот, держите. Во всей своей красе. Уже не просто сплетни. Всё напечатано от начала до конца. Хуже, чем кто-либо из ваших мог себе представить, я бы сказал.

Дорис вынула руки из карманов и сложила их на груди, будто защищаясь:

– События развиваются сложно. Но нет ничего, что мы не смогли бы преодолеть.

Айрис не могла оторвать взгляд от тонкой линии темного пушка над губой Дорис, на котором собралась влага.

– Сложно развиваются? – спросил Саймон. – И это все, что ты можешь сказать? Ты же теперь коммунистка, как и все остальные? У тебя должно быть правильное мнение на этот счет.

Дорис повернулась к сестрам:

– Девочки, вы не против пойти в свои комнаты? Нам с вашим дядей нужно поговорить как взрослым.

Айрис не сдвинулась с места, Ева тоже, а Саймон не сказал им уйти.

– Они никак не мешают и имеют такое же право быть здесь, как и ты.

– Ага, – сказала Ева. – Верно.

Саймон рассмеялся.

Веки Дорис затрепетали, когда ее коснулось его дыхание.

– Ладно, закончили, – сказала она и собралась уходить.

Он схватил ее за запястье.

Она вырвалась.

– Он еще не видел, да? Думаю, мы должны позвать его сюда, чтобы показать ему. Уверен, ему не понравится, если его будут держать в неведении.

Дорис не двигалась:

– Не показывай ему эту статью.

– Хм?

– Не надо, Саймон. Держи ее подальше от него. Репетиции и так достаточно напряженные. Эта статья – последнее, что он должен увидеть. Скоро слухи дойдут до него, и тогда мы с этим разберемся.

Дорис протянула руку.

– Можно возьму?

Ее рот был открыт, щеки пылали. Она ухватилась за край газеты:

– Саймон? Можно, пожалуйста?

– Чат-та-ну-га-чу-чу, – запел Саймон. (Этому он научился во время атак; по его словам, пение помогало освободить разум. «Перед тем как нажать на спусковой крючок и перед тем как поцеловать девушку, ощущения в теле мало чем отличаются»).

– Что с тобой? – спросила Дорис. – Отпусти.

Она потянула бумагу к себе. Он не сопротивлялся ей во всю силу, а лишь настолько, чтобы не выпускать листы и чтобы она тянула их к себе.

– Чтоб тебя, Саймон, это уже…

Он отпустил газету, зная, что ее собственная сила отбросит ее назад, к стене, и для того, чтобы почувствовать ее груди, потереться пахом о ее пах и ощутить вкус ее шеи – достаточно притвориться, что он споткнулся, и спотыкаясь, упасть вперед. – Ах!

Она оттолкнула его. Одарила яростным взглядом. Затем бросилась обратно в студию.

Газета валялась у ног Айрис. Она наклонилась и подняла ее. – О, – сказала Ева, – дай мне это.

Айрис обхватила газету руками:

– Нет, я первая взяла.

– Дядя Саймон, скажи Айрис, чтобы она отдала мне газету.

Но Саймон уже спускался по лестнице.

– Что нам с ней делать? – окликнула его Ева.

– Это газета, – ответил он. – Читайте.

– Какую часть?

– Ты умная девочка, разберись.

– О чем это?

– Это о России – Боге твоих родителей. И о том, как он провалился.

– Можно я отдам ее папе? – спросила Айрис.

– Ты же хочешь, чтобы он образумился?

* * *

Они стояли у здания «Лондон Карлтон» на Сент-Мартинс-лейн и ждали конца вечернего представления. План был в том, чтобы попытаться продать марки зрителям, которые будут выходить из театра.

– Итак? – сказал Кит. – Не понимаю смысла этой истории. Что ты сделала не так?

– Суть, – сказала Айрис, – в том, что я сделала дальше. Я знала, что мне не следовало этого делать. Даже Ева предупреждала меня: «Не смей показывать эту статью папе». Но я не послушалась. В тот же вечер я пошла и отдала ему газету.

– И?

– Весь ад вырвался наружу. Начало конца.

– Конца чего?

– Театра. Брака моих родителей.

– Об этом было написано в газете?

– Это была первая костяшка домино. Ее опрокинула я.

Дорожка перед «Лондон Карлтоном» освещалась огнями с фасада здания. Название театра было написано красным неоном. Вывеска и афиши текущей постановки обрамлялись желтыми лампочками. Если стоять под их светом, он казался неестественно ярким – как если бы ночи навязывался день.

– Статья, наверное, была важной, – сказал Кит. – О чем она?

– О господи! Хочешь верь, хочешь нет, но я точно помню заголовок. ХРУЩЕВСКОЕ РАЗОБЛАЧЕНИЕ СТАЛИНА: ПОЛНАЯ ВЕРСИЯ. 20 ЛЕТ ТЕРРОРА В РОССИИ.

– Что? И это все? Я думал, ты скажешь, это что-то о твоей семье. Типа грязь, которую кто-то раскопал.

– Нет, уголек, ты все не так понял. Для моих родителей важнее всего было, в каком положении находится мир. Семейная грязь была бы чепухой. А вообще, раз уж ты об этом заговорил, статья касалась семьи. Это была наша грязь. Мои родители более двадцати лет состояли в партии – они вступили в нее, когда были студентами, и оставались в ней все трудные годы. Они оставались в партии, даже когда каждую неделю появлялся новый доклад о преступлениях в Советском Союзе.

– Так эта статья наконец заставила их выйти?

– Нет, даже тогда нет. Ты должен понять – мои родители всегда мечтали открыть первый в Лондоне коммунистический театр, и они были близки к воплощению этой мечты. Они не могли выйти из партии всего за пару месяцев до премьеры. Вместо этого они созвали большое собрание и сказали