Сестры Мао - Гэвин Маккри

пришло время Евы, она колебалась. Она чувствовала, что на нее смотрят, и ей казалось, что смотреть не хотят. Ее звали, но она, будто оглохнув, отказывалась идти к стулу.

– Ева? Ева? Ева?

Наконец – может быть, через десять секунд – мать положила руку ей на поясницу, как бы успокаивая, и слегка подтолкнула…

Айрис

1968

VIII

Она принесла кинопроектор и экран в комнату Евы. Ева и Дорис сбросили подушки с кровати на пол, чтобы на них сесть, и занавесили окно простыней, чтобы темнота не разбавлялась городскими огнями. Пока они разворачивали экран, Айрис установила проектор на столе, придвинутом к стене.

Этот проектор Kodak отец купил, чтобы показывать записи выступлений. Он же научил юную Айрис им пользоваться. Это было давно, такие машины ушли в прошлое, но она помнила, что нужно делать: открывать боковые стенки коробки, присоединять катушки, наматывать пленку на колесики, щелкать переключателями.

Так как пленка была дорогой, записано было всего девять минут «Трибунала Син-Сун», разделенных на три катушки, каждая часть по три минуты: первый, третий и пятый акт. На крышках бобин, на отрезках скотча, было написано: «Премьера, 6 ноября 1956 года» – единственный вечер, когда пьесу показывали.

Пока Ева и Дорис устраивались на подушках, Айрис собралась уходить.

– Не уходи, – сказала Ева. – Посмотри с нами.

Айрис колебалась, но потом вопреки своим истинным желаниям сказала:

– Хорошо.

Она не знала, чего ждать. Родители никогда не запрещали ей смотреть этот фильм, и она думала его посмотреть, но в конце концов так и не решилась. Внутренний страж всегда защищал ее от него, как от чего-то вредного.

Она потушила свет и включила проектор.

В темноте было абсолютно тихо.

Затем на экране появился квадрат белого света, а потом – беззвучные движущиеся изображения…

Цзян Цин

1974

IX

Она провела четырех танцовщиц по коридору к апартаментам 118 и постучала в дверь. Танцовщицы, уже одетые в костюмы, боролись с искушением проверить, ровно ли сидят их сорочки, заправлены ли карманы, не задрались ли шорты.

– Просто делайте то, что мы репетировали, – сказала она им, – и все будет хорошо.

Чжан Юфэн открыла дверь и пригласила их войти. Цзян Цин отошла в сторону, и танцовщицы одна за другой, как и было велено, прошли в апартаменты. Когда все оказались внутри, Чжан Юфэн кивнула Цзян Цин и закрыла дверь.

Цзян Цин на мгновение приложила ухо к дереву, подождала, пока зазвучит музыка, прошла по коридору и свернула за угол. Открыв универсальным ключом кладовую, вошла и включила люминесцентную лампу, чтобы пройти между сломанной и неиспользуемой императорской мебелью.

Снова оказавшись в темноте, она подошла к противоположной стене. Сняла свиток, облизала палец и проткнула им рисовую бумагу, которой был прикрыт глазок. Прильнув к отверстию, дала глазам привыкнуть и стала наблюдать…

Перерыв

Больница Управления общественной безопасности, Пекин

3 мая 1991 года

Я должна написать тебе, дорогой Мао, отсюда, из этой комнаты, чтобы сообщить о моих успехах. В днях моих не проходит и часа, когда я не боролась бы с собой. А о ночах моих и не спрашивайте, ибо я погружаюсь в сон, в котором меня судят чудовища в маске меня самой. И в темноте, и при свете я рабски тружусь над идеальным состоянием коммуниста, состоянием благодати, однако это не всегда легко, и я много страдала, иногда доходя до отчаяния. И все же, мой уважаемый муж, я упорствовала. Я вернулась к каждому событию. Проследила каждый поступок, каждую плохую мысль. И теперь я могу назвать девяносто девять случаев, когда, как мне кажется, я могла помешать Революции. О красное солнце моего сердца, видите, как я разворачиваю этот список под вашим светом?

Но сегодня утром, когда я записывала последний случай, раздался стук, который заставил меня прервать работу. Дверь распахнулась – я услышала это, и воздух снаружи ворвался внутрь – это я почувствовала, а затем появился свет, яркий свет, из которого вышли пять человек, и мне не терпится описать вам, Верховный Учитель, что произошло дальше.

На них были белые костюмы, но они не были врачами; всех их я знала как членов Партии. За волосы они вытащили меня в центр комнаты и ударили сзади по ногам так, что я упала на колени. Затем обошли меня вокруг и стали надо мной издеваться. Они называли меня демоном быка. Они называли меня змеиным духом[32]. Они называли меня профессиональной шлюхой. Они называли меня императрицей Ву. Они, которые когда-то были моими союзниками, от руки нарисовали плакаты, на которых я изображена в виде ведьмы, крысы, шакала, проститутки с хвостом сирены и с ножами, воткнутыми в тело.

– Что ты об этом думаешь? – спросили они.

На это я сказала:

– Я думаю, это хорошо, молодые люди должны восставать против старшего поколения.

Но, видимо, они не очень-то хотели ответа, потому что, вместо того чтобы выслушать мои великодушные слова, они ударили меня по губам и велели заткнуться.

Дверь вновь открылась, и на тележке вкатили проигрыватель. Розетка, в которую был воткнут его кабель, находилась в коридоре, из-за чего закрыть дверь было нельзя. Чтобы нас не услышали через дверь, они поставили «Men with Fine, Loyal Hearts» и увеличили громкость. Рыча, чтобы их было слышно через музыку – знаю, вы оцените эти комичные штрихи, – они начали читать обвинительное заключение. Перечень моих так называемых преступлений был таким длинным, а их невероятность такой утомительно знакомой, что я не смогла удержаться от зевоты. Закончив, они спросили:

– Ты по-прежнему отрицаешь эти обвинения?

На что я ответила:

– Разве совершать Революцию в Китае – преступление?

Это их не обрадовало.

– Встань! – сказали они. – Встань, когда говоришь!

Когда я сделала это, они повалили меня обратно и, схватив рукой за затылок, заставили поклониться так, что мой лоб ударился об пол, как пест, которым толкут чеснок.

– Если ты не сделала ничего плохого, почему ты здесь?

– Я не знаю, почему я здесь. Я постоянно говорю вам, что вы ошиблись.

При этом они били меня по спине медной пряжкой. – Перестань строить из себя дуру. Признайся сейчас, и мы будем снисходительны.

– Все, что я делала, соответствовало линии Мао. Сейчас вы требуете, чтобы вдова заплатила по долгам мужа. Я говорю всем вам, что для меня будет счастьем и честью заплатить по этим долгам.

Все еще не удовлетворенные, они связали руки мне за спиной и подняли их к ушам: