Дантал - Абай Тынибеков

– Хорошо. Возьми ещё десять воинов, – согласившись с ним, предложил Прет, переведя взор на перевал.

Караван полностью спустился к лесу.

* * *

Скрываясь среди деревьев, Форкис остановил коня, увидев возвышающуюся вдали крепость. Следовавший за ним отряд замер в ожидании.

– Вон она, – прошептал он поравнявшемуся с ним Грому.

– Старое строение, но большое, – тихо пророкотал тот, внимательно вглядываясь. – Подъём к нему крутоват, внезапно не заскочить на лошадях. Другого подхода нет?

– Нет. Только этот, – ответил Форкис.

– Придётся подкрадываться пешими, – высказал своё мнение сириец.

– Ворота заперты. Значит, они следят за подступами. Может, всё-таки этого юношу взять с собой, а? – Форкис посмотрел на Грома.

– Его они, конечно, признают, но что нам это даст? – с сомнением произнёс тот.

– Он не простой воин, и ему они должны бы подчиниться. Вот только захотят ли, увидев нас? – рассуждал Форкис.

– К тому же, что он им скажет? Он странный какой-то, всё молчит. Может, он вообще от рождения бессловесный? – недоумённо пожал плечами Гром.

– Ладно, не будем его тащить сюда. Сами справимся. Нужно дождаться вечера и пробираться без лошадей. Недолго осталось до заката, – наконец принял решение Форкис. – Забери моего коня и отведи людей, а я ещё присмотрюсь, может, что и выгляжу.

С наступлением темноты Форкис повёл спешившийся отряд к крепости. Продвигались тайком, забирая влево от дороги, ведущей к крепостным воротам. Отдышавшись, стали вскарабкиваться по крутому склону к входу и вскоре оказались у самих ворот. По указанию Форкиса несколько воинов, низко пригнувшись, перебежали к их дальней стороне. Теперь все сгрудились с боков. Огней не было видно. Форкис прислушался, но ни единого звука не уловил. Он шагнул, пытаясь заглянуть в щель, прижался к ближней створке и замер, после чего слегка навалился на неё. Створка скрипнула и подалась. Судя по всему, двор был пуст.

«Неужто не заперта?» – удивился Форкис. Он поднял руку призывая к вниманию, и обнажил меч.

Больше не медля, он с силой толкнул ворота и ринулся в проём, сразу отскочив вбок и выставив перед собой оружие. Его люди мгновенно ворвались во двор и растеклись по сторонам в поисках противника. Никого не обнаружив, они подошли к дальнему, видимо, главному строению. Старая деревянная дверь была приоткрыта, за ней царила непроглядная темень. Гром вбежал первым. За ним ринулись несколько воинов. Остальные остались снаружи. Ничего напоминающего схватку они не услышали. Через некоторое время в дверном проёме, тяжело дыша, появился Гром. Выйдя из строения, он развёл руками, давая понять Форкису, что там также пусто.

– Что, совсем никого нет? – понимая его, всё же спросил старший.

– Никого, – ответил тот, убирая свой огромный меч.

– Всё осмотрели? – теперь Форкис обращался к остальным.

– Ни души, – послышались голоса.

Крепость была пуста. Уже к полуночи в ней находился весь караван. Запылали костры. Закипела в котлах вода. Рабы развьючивали уставших животных, быстро осваиваясь в новой обстановке.

Дантал молча сидел у колодца, где когда-то давно любило лежать семейство собак, которых обожали обитатели крепости. Он вспоминал своих родителей и ещё многих людей, что жили здесь рядом с ним, или это он, как подумалось ему, находился бок о бок с ними и благодаря им. Как бы там ни было, а лишь теперь, спустя почти четыре года, он ощутил в душе настоящую тоску по ним, впервые почувствовав неимоверно щемящую боль в груди. С каждым вдохом, вбирая и впитывая в себя знакомые и такие родные запахи двора, Дантал всё отчётливее представлял мать и отца. От охватившего волнения он уже не мог совладать с горькими мыслями о том, что ничто не повторится и они вдвоём не вернутся к нему никогда. Только здесь и сейчас он понял в полную силу своего сознания, насколько они дороги ему, и поражался тому, как мог дожить до этого дня без них.

* * *

На следующий день с утра Дантал вместе с Форкисом, Претом и Ортией спустился к месту захоронения его отца и ещё многих людей, ушедших из жизни при нём. Когда подошли к могильным холмам, Дантал не поверил своим глазам. У самого ближнего из них находилось каменное изваяние с рельефным изображением женщины. Не ведая о судьбе матери, остававшейся в крепости при его уходе, он понял, что эта могильная насыпь принадлежит именно ей. Подойдя к ней, он опустился на колени. Сильнее прежнего у него заныло в груди. Горький ком, поднявшись откуда-то снизу, застрял в его горле, мешая дыханию.

– Мама, ты не ушла с другими, как обещала мне, – с трудом прошептал Дантал. – Ты осталась здесь, не покинув отца.

Он низко склонил голову. Губы его задрожали, не давая возможности сказать ещё хотя бы слово. Слёзы, внезапно переполнившие глаза, вырвались из-под прикрытых век и потекли по щекам. Содрогаясь всем телом, не издав ни звука, он прикрыл лицо ладонями. Ортия, стоявшая рядом с отцом, прижалась к нему, зажав руками рот. В её глазах отражалась боль и сочувствие. Не сдержавшись, она вдруг заплакала. Прет, понимая состояние дочери, крепче обнял её. Форкис, стараясь не мешать скорбящему брату, тихо отошёл от него и задумчиво остановился у могилы его отца Русы.

Дантал долго сидел возле памятного камня матери, затем, немного успокоившись, поднялся, не сводя с него глаз, отступил на пару шагов и лишь после этого, подойдя к могиле отца, вновь присел.

– Я вернулся, отец, – прошептал он. – Я всегда помнил о вас.

Форкис снова понимающе отошёл в сторону, оглядывая другие захоронения, вспоминая покоившихся в них людей. В этот день по его совету закололи лошадь и устроили поминки по усопшим, как это было принято у саков и урартцев, к чьим народам принадлежали родители Дантала. Новым дополнением стало вино, характерное для утешительных греческих обрядов.

Всю ночь Дантал и Ортия провели вдвоём у костра. По её просьбе он поведал ей о той жизни, что провёл в этой крепости, о том, какими людьми были его родители и все те, кто обитал здесь, рассказав и обо всех событиях, что довелось пережить им. Он не так много помнил о жизни в далёкой сакской степи, но о некоторых людях, окружавших их там, он не забыл. Впервые за последние годы он с кем-то чужим делился своим прошлым.

С каждым мгновением общения с Ортией ему становилось легче на душе, словно он по крупинке избавлялся от тяжёлой ноши, до сих пор громоздившейся на