Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

– это одно, а она с сыном – совсем другое, не ровня, и Горка это принял как должное. И родня, кстати, тоже – нет так нет, навязываться не будем. Горка там пару раз был с отцом и очень хорошо это почувствовал; впрочем, похоже, они вообще ни к кому не навязывались, а наоборот, отгородились от всех и живут себе.

Их дом и стоял на отшибе в конце тупиковой улочки и выглядел особняком. Не в том смысле, что был роскошным, а буквально – ото всех в стороне. Хотя и размерами мог впечатлить: за тяжелыми брусчатыми воротами открывалась большая лысая поляна, на одной стороне которой были устроены хлев для свиней, курятник и крольчатник, на другой – сеновал, мастерская и пристрой, в котором жили старший сын дяди Васи, тоже Вася, с женой и выводком детей (то ли трое их было, то ли уже четверо, Горка не знал точно), рядом стояла баня, а в торце поляны возвышался хозяйский дом, в котором жили дядя Вася, баба Луша, любимый дяди-Васин младший сын Семен с женой, а еще мать дяди Васи (и Горкиного отца, значит) старуха Авдотья, про которую говорили, что она лежачая. Ей уж под девяносто было, наверное.

Как они со своим хозяйством управлялись, притом что все мужчины работали (старшина милиции Василий Семенович Вершков – в охране госбанка, старший сын – механиком в мехмастерских, а Семен – страховым агентом), у Горки в голове не умещалось: в пору его малокровия мать завела как-то поросенка и пару кур и чуть с ума с ними не сошла, зарезали всех в итоге, а тут… Отец, когда Горка спросил его об этом, только хмыкнул: а женщины на что, – двужильные же все. Ну да, они и с виду были литые, даже баба Луша.

К прощальному обеду (в шесть у отца уже был поезд) все они собрались за большим струганым столом, вкопанным перед домом, все принаряженные, в платьях и рубашках, вышитых яркими – алое с желтым – квадратами, ромбами и какими-то завитками, так что Горка в своем костюмчике (мать настояла) выглядел тут абсолютным чужаком. Отец, впрочем, тоже был в костюме, только пиджак снял. Завидев сына, он встал из-за стола, обнял Горку и крепко усадил на скамью рядом с собой.

– Ты молодец, – сказал с чувством, а потом добавил: – то есть, я слышал, ты в лагере главным был в отряде, вот так и держи.

И все за столом заулыбались, услышав, и тоже стали говорить подбадривающие слова, а баба Луша даже перекрестила Горку, привстав со своего места. Он тоже поулыбался, немного растерянно, думая о том, что мать, значит, разговаривала с отцом, – не так у них получилось, чтобы как горшок об горшок и какой дальше улетит. Отец словно почувствовал, о чем думает сын, склонился к нему и сказал вполголоса:

– Ты не думай, сынок, – мы не с враждой расходимся. Просто я… – тут он отвлекся на брата, подливавшего ему в стакан бражки, – я старый стал, болею, вышел вот на пенсию… – Он залпом выпил, отвечая на тост, зажевал бражку толстенным блином и снова склонился к сыну. – Ты не думай, – повторил, – я устроюсь у дочек, мы и тебя выпишем, Римку увидишь, с Галей и Ниной познакомишься…

– Не надо, пап, – глядя в стол, сказал Горка. – вы обсудили, решили. при чем тут я и Римма?

– Ну как же, сынок, – сказал отец дрогнувшим голосом, – как же, мы же родная кровь.

Тут поднялся дядя Вася, уже раскрасневшийся, стал говорить речь об отце, – какой он головастый и деловитый, как он всегда, когда надо было, помогал родне, и вообще… Горка смотрел на него, такого мордастого, кряжистого (кержак, пришло ему в голову, хотя он толком и не знал, что это), и думал, что он совсем не похож на отца, хотя братья, тоже родная кровь. Вдруг Горка заметил краем глаза, что не он один рассматривает дядю Васю, – так же внимательно, даже пристально, смотрела на него молодуха, примостившаяся с годовалым ребенком на руках у края стола. Да не просто пристально, а с ненавистью! Горка смешался и шепотом спросил отца, исподтишка показывая на молодуху:

– Пап, а вон там – это кто?

– Как кто? – удивился отец. – Это же Семкина жена, Александра, ты не знаешь, что ли?

Женщина почувствовала, что они говорят о ней, посмотрела на Горку, и лицо ее распустилось, стало не таким напряженным. Она кивнула ему, слабо улыбнувшись, подхватила ребенка и ушла в дом.

– А Семен, – до Горки вдруг дошло, что его нигде не видно, – он на работе, его не будет?

– Семка… – отец растерялся, – да нет, он… – И, будто тут же забыв о работе, повернулся к брату. – Наговорил ты, Вася, с три короба, хотя приятно, конечно. давай теперь я про тебя наворочу.

Все засмеялись, отцу опять налили, и он взялся говорить свой тост.

Тем временем Александра вышла на крыльцо, выпустила своего мальчугана, села на ступеньке рядом и опять слабо улыбнулась Горке. Он выбрался из-за стола (и пироги, и речи ему уже приелись) и подошел к ней.

– Здрасте, – сказал, – я Горка.

– Я знаю, – ответила она, – а я Саша. Спросить чего хочешь?

– Да, насчет Семена, – ответил Горка, – давно не виделись…

– Насчет Семена? – удивилась она. – А ты не знаешь, что ли? – И вдруг у нее задрожали губы.

Горка стоял перед ней ошарашенный, не понимая, что к чему. Она спохватилась, отерла глаза концом косынки, посмотрела на него, как бы оценивая, потом взяла ребенка на руки и кивнула в сторону ворот:

– Пойдем прогуляемся, я расскажу тебе.

Они вышли за пределы усадьбы – никто, кажется, и внимания не обратил, за столом уже затевались песнопения, – уселись на скамейку, и Саша буднично, спокойно рассказала ему, как Семена арестовали и посадили в тюрьму.

20 июля, в пятницу, на подъезде к Бугульминскому механическому заводу ограбили инкассаторов, причем один был убит в результате перестрелки. Бандиты захватили несколько мешков с деньгами («на БМЗ же тыщ пять работают, представляешь, какие деньжищи? – уточнила Саша. – рабочие аж взбунтовались, под выходные аванс должен быть, а тут на тебе!»), все встали на уши, говорили, что даже из Казани следователей прислали, а дня три спустя у свекра вышел тяжелый разговор с сыном («они на крыльце ругались ночью, я проснулась и слышала», – снова уточнила Саша), и после этого Василий Семенович как умом тронулся: разломал туалет во дворе и принялся ведром вычерпывать говно. Весь день черпал, рассказывала Саша, извозился, вонища, баба Луша сунулась было