Далайя - Абай Тынибеков

Рассказ был недолгим. Закончив его, она, похоже, сама была поражена такой краткостью, несоразмерной с пережитыми событиями, но так или иначе, а дополнить его было нечем.

– Завтра я покажу тебе место, где находится груз. Теперь и ты должен знать о нём. Затем на рассвете я уйду обратно. Возьму обещанную плату. Нужно спешить, – после недолгого раздумья тихо произнесла она.

Сотник молчал.

– Саки начали войну. Никто не знает, что она принесёт для степи. То, что двести сотен пошли в земли подданных царя Дария, не останется тайной для Хорезма, и ещё неизвестно, что предпримет его владыка. Наёмники в этой стране голодны и готовы ради наживы пойти войной куда угодно. Если он не укажет им путь, то может сам стать их жертвой. Хоть наша степь теперь бедна, они найдут в ней чем утолить свои желания.

Далайя взглянула в сторону соседнего костра, где спали девочки.

– Может, я пойду с тобой? – Даг смотрел на неё.

Она долго и пристально вглядывалась ему в глаза, затем мотнула головой и опустила её, давая понять, что не согласна с ним.

– Тогда хотя бы отдохни немного, наберись сил. В таком состоянии, думаю, не дойти тебе до Русы, – предложил сотник.

– Я и так очень долго добиралась сюда и боюсь совсем другого. Боюсь не успеть, – не поднимая головы, печально произнесла она.

Они замолчали, каждый думая о своём. С досадой в душе он понимал, что, кроме предложенного, больше ничем не может ей помочь. Она знала, что нельзя принять от Дага такой помощи: хотя ей этого очень хотелось, но следовало думать и о других – тех, кто останется здесь, кому он гораздо нужнее.

– Хаомаварги не простят хорезмийцам гибели своей сотни. В отместку они, наверняка, уже совершили набег. В отличие от нас они сейчас сильны и могут позволить себе войну с кем бы то ни было. Уж лучше пусть направят своих коней на Хорезм, чем повернут их на ослабших массагетов.

Далайя вновь мыслями была в событиях, происходивших у границ родных земель.

– Я не смогла разглядеть вождей, поведших свои сотни в поход. Или вождя. Хотя это могут быть и объединённые силы.

– Выходит, в степи для защиты кочевий осталось не больше ста сотен, – включился в разговор сотник. – Такого войска слишком мало, если не вернутся остальные.

– Вся надежда только на тиграхаудов, но они поддерживали царицу и недовольны тем, что творится у нас сейчас. В случае войны теперь они не окажут помощи.

– Может быть, всё не так уж и плохо?

– Не знаю, кто захватил власть в наших кочевьях, но уверена, что у них с тиграхаудами нет дружбы. Ведь всегда в большие походы выступали совместно с ними, а здесь пошли без них, и надеяться на них в случае беды массагетам не следует. Дарий, властитель персов, – вот кто более всех опасен. Он не простит своего отступления из степи. Сам туда больше не пойдёт, но в покое её не оставит. Соседей наших будет натравлять на нас, словно дикого зверя на ослабшую лань. Он богат, у него везде есть уши и глаза, а это значит, он всесилен. В землях Бактрии, куда двинулись саки, его наместник, думаю, готов к вторжению, и битва предстоит жестокая. Сатрап наверняка стянул к границе большое войско.

Вновь наступила тишина.

Женщина в раздумьях прилегла на мягкую овечью шкуру, подтянув её под локоть.

Сотник не отрывал взгляда от костра, но огня, похоже, не видел. Все его мысли были там, в родной степи, наполнявшей его воспоминаниями и будто проплывавшей знакомыми видениями перед его взором.

Далайя устало прикрыла веки. Несмотря на столь продолжительный отдых её тянуло ко сну. Она задремала. Ей снилось вечернее кочевье.

Вот у каждого шатра тонкой струйкой к небу тянется белый дымок. Солнце почти ушло, оставляя лишь розоватое марево. Между кострами, дразня собак, при этом заливаясь звонким смехом, бегают озорные детишки. Вот один из них подбежал к ней. Она что-то ему протянула. Он быстро выхватил грязной ручонкой это что-то, показал ей язык и убежал. Но догонявший его пёс остался.

Рыжий окрас крупного щенка был так знаком ей, но вспомнить, откуда она его знает, сколько она ни старалась, не смогла. Он сидел перед ней, явно в ожидании чего-то, забавно склонив голову набок. Не сводя с него глаз, она пошарила руками около себя, пытаясь найти хоть что-нибудь и дать ему. Но ничего не нашла, а он всё ждал. Ей было жаль, что не может его угостить. От нахлынувшей обиды она, маленькая девочка, заплакала навзрыд, со всхлипыванием размазывая кулачком горькие слёзы по лицу.

Далайя проснулась. Всё тело содрогалось от плача, а слёзы обильно стекали по её щекам. На её душе ещё оставалась детская обида из сна. Возникшие в этот момент ощущения были сродни сильной тоске по огромной утрате и некоторое время продолжали щемить её сердце, будоража сознание. Вскоре они уже стали освобождать её, постепенно возвращая в окружающую явь, пока, наконец, не исчезли полностью, вернув в прежнее состояние.

Она тут же вспомнила, что рядом находится сотник. Ей стало стыдно перед этим невольным свидетелем её слабости.

Но его не оказалось на своём месте, а вблизи от неё, чуть в стороне, на расстоянии вытянутой руки, действительно сидел рыжий пёс, похожий на того самого, из её сна, только гораздо крупнее.

На душе маленькой песчинкой оставался горький осадок от сна. Он ещё подавал свои тихие сигналы, и когда женщина протянула руку и дотронулась до собаки, он исчез.

Рыжий, как когда-то прежде, тут же лизнул ей руку своим горячим, шершавым языком, тяжело поднялся, подошёл ближе и вновь присел, поводя носом, обнюхивая её. Он очень подрос, налился мощью и силой, стал ещё более степенен и могуч. Вот только его удивительный взгляд оставался неизменным и выражал поразительное участие и некое таинство, так не присущие животным.

Тихие шаги сотника отвлекли Далайю. Она повернулась к нему.

Он подошёл и бережно укрыл её тёплой накидкой, подаренной Русой.

* * *

Солнце уже стало припекать, забравшись своими яркими лучами под навес и скользя одним из них по лицу спящей женщины. Она отвернулась от него, как от назойливой мухи, но вдруг резко пробудилась и присела, оглядываясь вокруг.

Приближался полдень.

«Проспала! Опять проспала. Нужно было с раннего утра добраться до пещеры и к этому времени уже быть здесь», – Далайя злилась на себя за допущенную оплошность, мысленно нещадно