Далайя - Абай Тынибеков

class="p1">Подойдя к девушкам, по-прежнему стоящим перед Далайей, юноши, накоротке левой рукой придерживая скакунов, приложив правую руку к сердцу и низко склонив головы, опустились перед ней на колено. Далайя взяла за руки обеих девушек и подвела их к склонённым воинам.

Повелев и Габу, и Дуару подняться, она протянула уздечки их лошадей вначале Зеле, а затем и Мире. Девушки послушно приняли их.

Юноши, увидев одобрительный кивок Далайи, уверенно запрыгнули на своих коней.

Зела, не зная, что делать дальше, взглянула в глаза Далайи. Та вновь улыбнулась и указала рукой в сторону ворот. Пары, следуя друг за другом, покинули крепость. Нарождённый обряд был завершён. Молодые стали мужья ми и жёнами. Отныне у них появилась обязанность делить всё в жизни поровну.

За пределами крепости, как объяснил обоим юношам Даг, в эту ночь они должны были принять решение – возвращаться с зарёй обратно или же уйти в другие края.

С этого дня, одобренная Далайей и исполненная ею вместе с Дагом, такая традиция должна была соблюдаться и впредь.

* * *

Бурчэ, сменивший Рушти возле его пасущихся овец, не сводил глаз с крепостных ворот, пытаясь представить, как и что там происходит, но, к его сожалению, у него из этого ничего не получалось. В голове царила неразбериха.

«Это всё от жары», – успокаивал он себя, сгоняя к ручью разбредшихся среди деревьев животных.

Раздевшись до пояса, он стал обдавать себя студёной водой, получая хоть какое-то удовольствие от этой нелепой работы.

«И чего она так по душе Рушти? Целый день в одиночку быть на такой жаре я бы не смог. Странный он какой-то. Ну да ладно. Кому-то нужно и этим делом заниматься. Пусть сегодня отдохнёт. Всё же он один от своего народа, и в такой момент обязательно должен находиться там, в крепости. Это правильно», – продолжал размышлять он, пригоршнями бросая себе на грудь и в лицо холодную влагу.

Находящиеся рядом притихшие собаки вдруг встревожились и поднялись из травы.

Бурчэ оглянулся, натягивая одежду.

Там, вдали, из крепостных ворот, ведя на поводу коней, неторопливо спускались Габу и Зела, а за ними Дуару и Мире.

От увиденного что-то дрогнуло внутри молодого мужчины, защемило в груди, подпирая обильную горькую слюну к самому горлу. В сердцах сплюнув прямо перед собой, он стоял, опустив руки, не смея оторвать от них глаз. Этого момента он ожидал не меньше своих собратьев, но всё же, как оказалось, не был готов по-настоящему к тому, что произошло. В его представлениях всё было иначе, совсем по-другому, легко и забавно, не так, как сейчас, слишком остро и больно, задевая его душу, словно при потере чего-то родного и значимого.

Он так и простоял, не шевельнувшись, прикрыв веки, пока к нему не подошли его друзья.

Втроём порывисто они обнялись и замерли, касаясь головами, сплетя руки, вцепившись пальцами в плечи друг другу.

Зела и Мире находились чуть в стороне, держа скакунов и наблюдая за происходящим.

В какой-то миг Бурчэ переставил ногу, заводя её за другую, при этом слегка поведя плечом. Этого было достаточно, чтобы двое других поняли его движение. Саки закружились в танце, ускоряясь и быстрее перебирая ногами, то откидывая назад головы, то вновь опуская их в круг. Всё в округе завертелось, наполняя азартом и жаром молодые, сильные сердца.

Они то дико вскрикивали, наращивая и без того высокий темп, пугая собак и овец, то, замедляясь, умолкали, бряцая оружием и шурша одеждой.

Зрелище было жутким и величавым одновременно. В одном танце, лишь движениями, саки умели показать, кто они такие, какие они, как относятся друг к другу и ещё много всего, чего никогда не произносили вслух.

Наконец остановившись, тяжело дыша, они расцепились. Каждый из младших обнял Бурчэ и, больше не задерживаясь, покинул его.

Не желая дольше находиться здесь, да к тому же в одиночестве, согнав овец, успокаиваясь, он направился в крепость. Рядом с ним дружной семьёй бежали преданные псы. Все, кроме рыжего, ни на шаг не отходящего от Рушти.

* * *

Вечером, как обычно, ведомый отважным жеребцом, во двор, источая жар, влетел табун. Бурчэ и Рушти по заведённому ими же правилу, затворив ворота, стали пересчитывать поголовье.

Далайя и Даг сидели у костра.

Без весёлых девочек, без молчаливых, но очень внимательных Габу и Дуару крепость выглядела как-то опустошённо, и от этого у всех на душе было по-особенному тяжко и тоскливо.

Далайя решила с заходом солнца выдвигаться в дорогу. Сотник уговорил женщину сопроводить её до конца ущелья.

Рыжий, послонявшись по двору и недолго постояв у загона овец, с ленцой прошёл к воротам, обнюхал их и вернулся к колодцу. Потеснив двух лежащих братьев, пару раз несильно ударив лапой по спине одного из них, он прилёг, потершись о его выпирающие лопатки тяжёлой головой. В этот вечер он так и не подошёл к Далайе, а лишь издали поглядывал в её сторону.

– Даг, как по-твоему, молодые пары остались довольны? – не сводя глаз с собаки, спросила Далайя.

– Всё прошло, как должно было. Они благодарны тебе. Такого уже никогда не будет в их судьбах.

* * *

Ущелье осталось позади. Открывшийся простор освежал дыхание, наполняя вольницей душу и радуя глаз своей необозримой широтой.

Ночь была лунной, светлой. Осмотрев ещё раз обоих скакунов, Далайя подошла к сотнику Дагу, впервые обнялась с ним, а затем вскочила в седло. Взглянув на Дага напоследок, она тронула коня и двинулась шагом, медленно отдаляясь.

Он долго стоял, пока она не скрылась в темноте, и только после этого, похлопав своего жеребца по упругой шее, развернувшись, повёл его за собой.

* * *

В пути, как прежде, ненадолго остановившись у могильных холмов воинов и светлейшего вождя Дантала, Далайя решила проверить состояние вьюков и их крепление на лошадях.

Когда она заглянула в них, то была поражена. В больших походных кожаных мешках находились слитки серебра, составляющие пять долей, которыми прямо здесь, на этом самом месте, она наградила саков и Русу. Все они были очень аккуратно завёрнуты в куски мягкого войлока и равномерно распределены в мешках. Воины словно возвращали ей свои доли.

Вновь, перемешиваясь с ощущением вины, огромная благодарность к родным людям наполнила всю её душу, пока не оставляя в ней места для успокоения.

– Ты видишь, мудрый Дантал, сколько бед я приношу им в этой жизни и сколько добра для меня творят они? – женщина шёпотом обращалась к небу, сплошь усеянному яркими мерцающими звёздами. – Когда и как я сумею отблагодарить