Когда была война - Александра Арно

Лизок, дрянь, – будто угадав её мысли, сказал Промахновский. – Израненная у нас земля. От крови и слёз солёная. Сколько ж швов на неё, бедную, наложить надо, чтоб ожила, опять щедрой стала, плодородной?

– Наложим, – устало отозвалась Лиза. – Вылечим как-нибудь, Саш. Оживём заново и восстанем. И из пепла восстанем, лишь бы цель у нас была.

Оживут и восстанут, потому что нет у них выбора. Жизнь идёт дальше, продолжается, и они могут только принять её такой, какая есть. Вот только врага прогнать бы побыстрее, чтоб не топтал тяжёлым сапогом родину – а там, глядишь, наладится всё как-нибудь.

Засыпали они снова вместе, укутавшись в штопанное шерстяное одеяло. Морозный ветер проникал в щели в стенах и гулял по помещению, касался лица своими холодными тонкими пальцами, покалывал щёки. Успокоилось и озеро – затихли буйные волны, а на чистое небо поднялась луна, и её неверный свет задрожал дорожкой на тёмных водах.

Лиза чувствовала себя защищённой рядом с Промахновским. Она слушала его спокойное дыхание, пока сон не овладел ею, и думала, что всё у них ещё будет. И семья, и детишки, и мирная жизнь.

9.

Последнее время Вальтер плохо спал – мучили ночные кошмары. Кошмары настолько реалистичные, что порой ему казалось, будто он сходит с ума. Здоровье после двух ранений, одно из которых было тяжёлым, подкачало, и в довесок к кошмарам Вальтер мучился ещё и болями в правом колене и бедре.

В одном из боёв, близ маленькой деревеньки со странным названием Верхние Соли, подо Ржевом, один из солдат подорвался на вражеской мине. Вальтер находился метрах в двадцати, но осколки долетели и до него, и он чуть было не потерял ногу. Врачам чудом удалось спасти её от ампутации. А после его отправили на лечение в тыл, в Крым, где ему пришлось проваляться на койке до самого наступления осени.

Там, в госпитале, Вальтер познакомился с фронтовой медсестрой, очаровательной девушкой по имени Фредерике Лаубе. Когда он уже мог ходить самостоятельно, они подолгу гуляли по берегу живописного залива. Пляж, как правило, пустовал, и Вальтер с Фредерике оставались наедине среди величественных скал, слушали шуршание волн о песчаный берег и любовались кровавыми крымскими закатами. Он много рассказывал ей о себе; о том, что с ним случилось. Умалчивал Вальтер только об одном: о первом дне, или точнее, ночи войны. Он не любил вспоминать Брестскую крепость. Одна только мысль о фрау с автоматом вгоняла его в холодный пот. Но и забыть о ней не получалось. Что это было: видение, бред, наваждение? Или мистическая реальность?

Через несколько дней после знакомства они с Фредерике выяснили, что родились в одном городе – в Кёнигсберге – правда, жили в отдалённых друг от друга районах. Вальтер шутливо сокрушался по поводу того, что они не встретились раньше, а Фредерике заливисто смеялась. Его так волновал её звонкий смех – будто журчание чистого ручейка или перезвон маленьких колокольчиков. А ещё его сводила с ума маленькая родинка под нижней губой и глубокий взгляд дымчатых глаз. Фредерике была необычайно красива. Тоненькая, словно былинка, стройная и гибкая, она стала для него больше, чем другом, но едва ли Вальтер мог признаться себе в том, что влюбился по уши. Вот только сердце предательски стучало и томительно сжималось в предвкушении очередной встречи.

Однажды, когда они, как обычно, сидели на берегу моря, он наконец сделал то, что давно хотел: отважился взять её за руку. Пряные южные сумерки ласкали кожу бархатным ветерком, морские воды несли белые пенные гребешки и бились об отвесные скалы. Фредерике сжала пальцы, но не подняла глаз, лишь улыбнувшись краешком губ. И Вальтер, набравшись смелости, тихо заговорил:

– Фройляйн Лаубе, я… Я подумал, что у нас с вами столько общего. Наверное, наша встреча не была случайной.

Она молчала, но длинные ресницы её затрепетали, отбрасывая тень на зардевшиеся румянцем щёки. Вальтер глубоко вдохнул, снова собрался с духом и продолжил:

– Я думаю, что наша встреча была предопределена судьбой. Нас объединяет нечто… нечто… – Он запнулся, не в силах подобрать название тому громадному щемящему чувству, что разрослось в груди тёплым золотистым комом. – Нечто большее, чем просто случайность. Такие встречи не бывают случайными, я уверен, и…

– Кажется, вы повторяетесь, герр фон Дельбрюк, – перебила его Фредерике. – Говорите одно и то же разными словами.

– Да, – смутился Вальтер. – Прошу прощения, фройляйн Лаубе.

Она наконец подняла взгляд. В глубине её серых глаз играл бликами свет луны. Громко пели цикады.

– Можно просто Фредерике.

– Тогда просто Вальтер.

Они замолчали на какое-то время. Фредерике выбрала из тёплого, нагретого за день солнцем золотистого песка несколько мелких камешков и один за другим бросила в воду.

– Фредерике, – уже более уверенно заговорил Вальтер. – Так как нас объединила не случайная встреча…

Она захихикала.

– Нас объединила ваша рана в виде открытого повреждения бедренной и берцовой костей.

– Это несколько странно звучит, – тоже засмеялся Вальтер, но сразу снова стал серьёзным. – Я хотел сказать другое. Я люблю вас, Фредерике.

– Вы не поверите, но я вас тоже, – после короткой паузы ответила она.

А на следующий день ему пришло письмо. Мама писала, что после бомбардировки Кёнигсберга полностью сгорел их дом, и теперь они с отцом живут во времянке. Удобств нет никаких, да ещё и младшая сестра Ильзе без конца болеет – то простудой, то гриппом, то воспалением лёгких. Медикаментов мало, потому лечиться приходится отваром из трав, которые практически не помогают, а всех врачей увезли на фронт. Заканчивалось письмо надеждами на скорое завершение войны и возвращение Вальтера в родное гнездо. Чернила на бумаге местами расплылись – наверное, от слёз.

После выписки его распределили на другой фронт, в группу армий «Север», а именно в 16 армию, в 39 армейский корпус. От комиссования Вальтер отказался, хотя врач настойчиво убеждал, что ему жизненно необходим отдых. Он верил в скорую победу и триумф германской армии, и не хотел, прячась за спинами других, пропустить миг победы. Но уже через неделю после прибытия на новое место службы он пожалел о принятом решении.

Первым врагом под Ленинградом были не русские, а лютый холод. Даже летом солнце практически не показывалось из-за облаков, да и тепло его было скудным. То и дело лил дождь, колкий ветер пробирал до костей. Шинель совсем не согревала, и Вальтер надевал под китель свитер, что ему прислала на фронт мама. Тот был жутко колючим и толстым, но свою задачу – согревать – выполнял на