1916. Волчий кош - Тимур Нигматуллин

да рухнет на дорогу. Убирать такие стволы с тропы дело трудное. Сам того и гляди полетишь с кручи. За Горлом начинается Кен-Тас. Там уже полегче – дорога шире, да и скалы не такие крутые. Одна опасность – обвал! Валуны, срываясь с мест, словно бильярдные шары, сносят со своего пути все живое. Попадешь под такой обвал – в лепешку раскатает. А за Кен-Тасом и юрту баксы увидеть можно. С одной стороны Шаманскими горами подперта, с другой – речной излучиной обхвачена. Только с гор подойти можно.

Халил, заметив впереди обрыв, похлопал по шее Буру. Обернулся. Кривец о чем-то говорил Акулине. Знахарка кивала в ответ.

– Под ноги смотрите! – напомнил он им об опасности. – Шею свернете.

– До сих пор живы, – Кривец поправил на плече ружье, – ты сам, Халилка, смотри! Долго еще идти?

– Рядом уже, – караванщик взглянул на солнце, – как за сосны уйдет, на месте будем.

– Ярило, как горн печной, давит, – вытер пот со лба Кривец. – Халил, а дай револьвер глянуть.

– Чего там смотреть?

– Это же бомбиста оружие? Пульки там должны быть особые. Хочу глянуть.

– Обычные пульки. Не дури, Еремей Петрович. Как дите, ей-богу! – закончил разговор Халил. – До баксы дойдем, поглядишь. Обещаю.

Оставалось пройти последний обрыв Горла Шайтана. Верблюды, осторожно ступая по камням, сбавили ход. Место страшное – с двух сторон зияют утыканные остриями каменные провалы. Вдруг Халил услышал рев Буя за спиной, оглянулся и увидел, что Кривец, пошатнувшись на камне, заваливается в пропасть. Фельдфебель вздернул руки вверх и попытался ухватиться за седло Буя. Не дотянувшись, судорожно сжал пальцами воздух и соскочил с края выступа.

Подскочив к обрыву, Халил увидел Кривца, лежащего поперек двух валунов. Фельдфебель, казалось, устал от долгой дороги и спал.

– Мертв, – Акулина, подойдя к Халилу, дотронулась до его плеча, – не достанем оттуда. Дальше идти нужно.

Караванщик поднял руки к лицу и прочел молитву.

– Зачем он хотел посмотреть револьвер? – спросил Халил, опуская руки. – Он что-то говорил?

– Посмотреть? – Акулина отошла от обрыва. – Он хотел тебя убить! А золото забрать себе. Ты слишком добрый, Халил. Слишком веришь в людей. Ты поверил Иманову, поверил Кривцу… Неужели не видишь, что все они используют тебя? Фельдфебель не дал бы тебе дойти до баксы…

Халил, ничего не ответив, подошел к Бую и осмотрел его. На задней ноге верблюда алела небольшая капелька крови, словно Буй наткнулся на что-то острое по дороге. Кровь не спеклась, значит, это было недавно. По Горлу Шайтана острые шипы были в самом начале, сейчас обрывы. Буй не мог проткнуть себе ногу, напоровшись на осколки камней. Кто его кольнул? Кривец? Акулина?

– Я предупреждала тебя не спасать Иманова, – знахарка вновь оказалась рядом с Халилом, – но ты его спас.

– Он бы утонул, – караванщик обернулся к Акулине и встретился с ней глазами, – мне его смерть не нужна.

– Но ему нужна твоя. И скоро он придет за тобой. – Она прищурила свои голубые глаза, пристально разглядывая Халила.

– Мое дело – караван, – ответил ей Халил, – и пока есть у меня два верблюда, я караванщик. Пусть приходит. Твой раненый сейчас упадет, – он придержал рукой Литвина, – осталось совсем немного до баксы. Там и поговорим…

Кен-Тас был спокоен. Без обвалов и схода валунов Халил вывел верблюдов из Шаманских гор на юрту баксы.

Юрта, покрытая серой грязной кошмой, казалась заброшенной. Прокричав пару раз баксы, Халил снял мешки с золотом с Буры и пустил его к воде. Затем, завалив Литвина с горба Буя себе на плечи, занес его в юрту. Акулина насобирала тряпья и сложила его под головой раненого. Тот практически не дышал. Изредка издавал хрипы, похожие на крики чаек.

В юрте баксы было пусто. Под шаныраком пылились остатки золы. По кругу на полу валялись шкурки водяных крыс. Возле входа белел выскобленный медвежий череп. Наверху юрты, под сводом, висела высушенная рыба.

Халил украдкой наблюдал за Акулиной. Следил, как та сбегала к воде, смочила тряпки, протерла Литвина. Натащила сухих веток, развела костер. Откуда силы берет? Он сам уже еле на ногах держится, а она… Кто же кольнул Буя? Думай, Халил, думай… Кривец, когда допрос свой глупый устраивал, что говорил? Про золото спрашивал. Еще что? Про Кубрина удивлялся. Еще… Еще… Стоп! Бумаги! Он ждал от Акулины ответа про бумаги! А та сделала вид, что не слышит. Откуда знахарка знает про груз Асанова? Откуда знает, что эти документы искал Тропицкий? Кто она на самом деле? Прошлый раз разговора не получилось, на утро отложили. А утром аргыны…

Халил, поймав момент, когда знахарка закончила протирать Литвина, задал вопрос в лоб:

– Акулина, Кривец говорил, про документы ты спрашивала. Ты про них откуда знаешь?

– Я? – спокойно отозвалась она. – Наговаривал Кривец. Пытался тебя с толку сбить. Откуда мне про какие-то документы знать? Мне бы вот его, – она погладила Литвина по груди, – его бы из когтей смерти вытащить.

– И поэтому ты уколола верблюда на обрыве?

Лицо Акулины вдруг переменилось. Стало тверже. Повязка сползла с носа, и Халил увидел, как раздулись ее ноздри. В глазах заблестели искорки злости.

– Догадался, значит, – усмехнулась Акулина, – а я уж подумала, не слаб ли ты умом, караванщик. Я уколола, а кто же еще? Фельдфебель тоже про бумаги все понял. Хотел тебе рассказать. И про револьвер догадался. От тех пуль и вправду раны другие. Сиди смирно, – в руках у нее неожиданно блеснул маленький женский пистолет, – расскажешь про бумаги, отпущу. Ты хотел узнать, кто я такая? А я княжна Веленская. Бывшая хлыстовка. Знаешь таких?

– Нет, – Халил потянулся рукой к халату.

– Не поможет, – она заметила движение Халила, – даже если успеешь его выхватить, последний патрон в аргына всажен был. Не считал разве?

– Не до этого было, – отвел руку Халил, – тебя спасал.

– Меня? – глаза Акулины вспыхнули. – Меня раньше спасать нужно было, когда умирала… Что с хлыстовками бывает, тоже не знаешь? Время есть… расскажу. Из нашего института многие барышни на корабль угодили. Даже царской семьи княгини были. Ты, наверное, княгинь в жизни не видел? На вот, смотри на меня, – она сняла повязку, – красивая? Что глаза тупишь? Слушай дальше… На корабле весело… Поначалу весело. А потом страх начинается. Старцы просто так не выпустят, шкуру снять могут. Меня в богородицы приняли, от семьи отреклась. В рубашке одной ходила да с босыми ногами. В радость было, пока старцы на панель не отправили… Была богородицей – а вышла бордельщицей. Как тебе такое?

– Я тебе не судья.

– Ты – нет. Ты, Халил, никому не судья. Со всех сторон чистенький. Вылитый христосик. Да