Русская кампания Наполеона: последний акт (декабрь 1812 г. – январь 1813 г.) - Владимир Николаевич Земцов

В конце рапорта Шварценберг писал, что, когда он заканчивал письмо, к нему поступили рапорты с левого фланга о движении неприятельских гусар и казаков, что заставляет его отводить посты своей кавалерии[1247].

Описывая ситуацию в послании к Рейнье, Шварценберг прямо сообщил, что генерал Фрёлих после маневрирования своим арьергардом в районе Остроленки вынужден был вступить в переговоры с русскими. Казачий полковник, заявив, что он парламентер, предложил австрийскому арьергарду оставить Остроленку что Фрёлих и сделал в течение ночи (вероятно, на 21 января).

Сообщались новости и о том, что деревни, расположенные между Вилленбергом и Нойенбургом, также заняты неприятелем. Все это заставило Шварценберга отправить полковника графа Латура (Latour) в качестве парламентера в Остроленку, чтобы русские дали возможность австрийским войскам более или менее спокойно отступить на левый берег Вислы[1248].

Очевидно, что французского военного губернатора Варшавы Дютайи не могла теперь не беспокоить реальная перспектива сдачи столицы Великого герцогства Варшавского. Получив сведения о действиях русской армии и узнав мнение Шварценберга о том, что авангард неприятеля в 3 или 4 дня займет Плоцк, Дютайи информировал Главный штаб о необходимости решительных действий по организации защиты Варшавы[1249].

К 21 января заметно изменилось настроение и командования XI корпуса. Ожеро прямо написал в Главный штаб, что «настроение публики отвратительное» и обсуждаются «алармистские планы», а сам он опасается «экстраординарных действий» со стороны прусского правительства. Отъезд короля в Силезию вместе с послом Франции «произведет большой эффект». В связи с тем, что части 31-й дивизии рассредоточены (два батальона в Магдебурге, два – в Глогау и один – в Кюстрине), Ожеро ставил вопрос о необходимости их концентрации[1250].

Согласно подсчетам начальника штаба XI корпуса Менарда, на 21 января в 31-й дивизии под ружьем было 326 офицеров и 4062 солдата[1251].

Днем ранее, 20 января, начальник штаба XI корпуса Менард отправил Бурсье письмо с описанием состояния артиллерии корпуса, из которого следовало, что в корпусе 24 орудия и 137 зарядных ящиков и повозок. Однако для обслуживания нужно дополнительно 510 лошадей для 31-й дивизии и 100 лошадей для 35-й дивизии. Бурсье вынужден был ответить, что такого количества лошадей просто не существует. В депо Берлина имеется только 142 лошади, которых можно использовать для обслуживания артиллерийского обоза. Наконец, в течение 2 или 3 дней можно будет доставить из депо в Гамбурге еще 60 лошадей[1252]. И это всё.

В послании Сен-Марсана на имя Бертье сообщалось, что О. Нацмер, адъютант прусского короля, прибыл в Берлин. Нацмер сообщил Витгенштейну, что прусский король не ратифицировал соглашение, подписанное Йорком, но возможности добраться до прусского корпуса у него не было. Сен-Марсан извещал, что прусский король вскоре отбывает в Силезию и что приказы Фридриха-Вильгельма, отправленные Бюлову могут удовлетворить надежды, на них возлагаемые[1253].

Несмотря на болезнь Бертье, Главный штаб благодаря Монтиону 21 января продолжал энергичную деятельность по выполнению приказов императора о возвращении кадров во Францию и в Италию (определенные трудности в связи с этим возникли в отношении кадров 34-й дивизии, большая часть состава которой оказалась в Данциге), по передвижению депо и различных служб в тылы, по предоставлению разрешений отдельным чинам высшего командного состава отбыть из действующей армии на излечение и т. д.

Даву продолжал подготовку к оставлению своими войсками Торна. Несмотря на сообщения принца Экмюльского о боях Жерара за Бромберг, вице-король отправил приказ войскам I корпуса отступать не на Бромберг, а сразу на Позен. Даву, понимая, сколь критическая складывается ситуация, написал Понятовскому так: «Если у вице-короля есть свежие войска, можно прикрыть Позен и предотвратить возможность неприятельской атаки Торна, по меньшей мере, с левого фланга».

В Торне оставался, по мнению Даву, сильный гарнизон в 5 тыс. человек, состоявший из баварцев и 500 французов. Командующим гарнизона был оставлен баварский генерал, по словам герцога Экмюльского, «человек чести»; в помощники ему назначен инженерный генерал Ж. Э. К. Пуатвен, исполнявший должность губернатора. Сообщая обо всем этом, Даву заметил: «Контроль над Торном имеет очень большое значение и сейчас, и для предстоящей кампании». Это тем более важно, подчеркивал он, что «враг отправляет партии и на один, и на другой берег реки, возможно, вплоть до Плоцка»[1254].

Отдельной запиской Даву сообщил Понятовскому, что получил из Парижа номер «Монитёра» за 11 января, в котором опубликовано патриотическое воззвание к французам. Принц Экмюльский предлагал перепечатать его в варшавской газете[1255].

Одним из ключевых пунктов, находившихся на пересечении важных коммуникаций, гарнизон которого мог выдержать длительную осаду, была крепость Пиллау. Гарнизон насчитывал полторы тысячи человек под командованием французского бригадного генерала П. Кастелля. Однако треть этого контингента составляли пруссаки[1256]. К 22 января русское командование в лице Витгенштейна было уведомлено генералом Йорком, прибывшим в тот день в Кёнигсберг, что прусский комендант крепости Пиллау подполковник Э. фон Тресков готов присоединиться к Таурогенской конвенции, в результате чего французам придется покинуть крепость. Витгенштейн хорошо понимал, что при отказе русских от этого соглашения, при котором французский гарнизон получал возможность свободного выхода из Пиллау взять крепость будет чрезвычайно тяжело. В тот же день, 22 января, Витгенштейн прямо сообщил об этом Кутузову. На следующий день Кутузов дал согласие на то, чтобы Йорк вступил в переговоры с Тресковом[1257].

22-го Богарне все еще питал надежду, что продвижение русских на Бромберг и в целом, как он писал Наполеону, «большое движение, которое враг осуществляет справа», не приведут к значительным переменам. Двигаясь своим правым флангом на Бромберг, неприятель в то же время не пойдет на Позен; более того, он вскоре вообще остановит свое движение. А это значило бы, по мнению Богарне, что захвата герцогства Варшавского не произойдет[1258].

В то же время принц Эжен не скрывал своей обеспокоенности немногочисленностью войск, находившихся в Позене, и был определенно рад, когда в тот день, 22 января, туда прибыли части императорской гвардии[1259].

В Позен 22 января должны были прибыть из Варшавы и части итальянской гвардии, а именно батальон велитов Боргезе (480 человек), батальон велитов [неразборчиво] (250 человек), рота Почетной гвардии Боргезе (68 человек при 83 лошадях), рота Почетной гвардии [неразборчиво] (56 человек при 71 лошади)[1260].

Что касается Шварценберга, то, судя по всему, он был отнюдь не уверен в возможности сохранить занимаемые им на тот период позиции. Скорее наоборот. Примечательно, что в тот же день, 22 января, Понятовский отписал Рейнье из Варшавы, что, «не имея ясных сведений о силах