Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

…Когда тяжелая дверь кельи под самой крышей была закрыта на два засова изнутри, девушки одновременно опустились на деревянную лавку. В окно заглядывал большой каштан.

— Почему тебя все Макрина зовут, раз ты Фекла? — спросила Дионисия, нарушив тишину.

— После того, как Платон утонул… — сказала Фекла. — Вернее, у меня всегда было два имени… Макрина — в честь бабушки. Она с дедушкой во время гонений в лесу в землянке жила. А второго дедушку, маминого папу, во время гонений казнили.

— Потерял твой Тесей тебя, Ариадна… тогда Бог тебя найдет, это всегда так бывает… — проговорила Дионисия. — Что это у тебя тут? Сундук? Ну-ка, откроем… Да тут хитоны белые, словно крещальные! Один мне, а другой тебе. Тебе вон, как раз переодеться надо… посмотри, как хитон замарался.

Фекла удивленно посмотрела на свой хитон, туда, куда пальцем указывала ее новая босоногая подруга, и обомлела.

— Снимай, снимай, — торопила ее Дионисия. — Это грязь вся вышла, ничего страшного. Сожжешь этот хитон. Вот вода, вымоешься — меня не надо стесняться, я простая рабыня, не Тесей твой…

— Нарыв… нарыв вскрылся, — шептала Фекла, вытирая замаранным хитоном гной и кровь. — Это не рак, это просто был нарыв… Христе, милость Твоя во век!

— Христе! Христе! — уже приплясывая босиком по келье, восклицала Дионисия. — Спаситель! Спаситель! Ты явил Себя, я крещусь в Тебя! Да, так!

+++

Навкратий, Кесарий, Рира уже давно возлежали за ужином в саду, когда к ним подошла Эммелия — она велела накрыть себе с дочерью и невесткой отдельно от молодых людей.

— Кесарий, — сказала она, нагибаясь к гостю, — у меня для тебя есть радостная новость.

— Григорий-старший нагрянул? — спросил Рира.

— Типун тебе на язык, — ответил его брат-атлет.

— Помолчи, вомолох, — сердито сказала Эммелия младшему сыну. — Мне хотелось бы поговорить с тобой наедине, Кесарион, — шепнула она.

Кесарий поднялся с ложа и последовал за ней в полумрак вечернего сада.

— Ты хотел бы увидеть свою мать, Кесарион? — спросила она, осторожно беря его за руку.

— Я не хочу ехать в Арианз, тетя Эммелия. Это не принесет добра никому, — решительно тряхнул головой Кесарий, и его густые черные волосы разметались как конская грива.

— Не надо ехать в Арианз, дитя мое, — ответила Эммелия, кутая свой стройный стан в темную столу. — Нонна скоро будет здесь.

— Тетя Эммелия! — воскликнул Кесарий.

— Ты рад? — улыбнулась она ему.

— Очень, очень рад — но как…

— Неважно. Не задавай вопросов, дитя мое. Будем думать, что это всего лишь случайность. Нонна давно обещала меня навестить. И, подумать только, именно сегодня собралась! — матрона попыталась улыбнуться хитро, но вышло — грустно.

Кесарий расцеловал Эммелию, и она, тоже поцеловав его в лоб, взъерошила его густые жесткие волосы.

— Какие вы упрямцы… вместе с твоим отцом, — снова вздохнула она. — К чему эта война? Впрочем, у нас дома тоже война.

— Вы о Рире, тетя Эммелия? — быстро сказал Кесарий. — Он добрый, честный юноша. Вам незачем тревожиться о нем.

— Я порой так боюсь, Кесарий, что он… понимаешь, вдруг он станет э л л и н о м! — понизила голос до шепота Эммелия.

— Ну что вы, право, тетя Эммелия! — рассмеялся архиатр. — Рира совсем не тот человек, чтобы приносить жертвы идолам!

— Я не про жертвы… Я про то, что он увлекается Плотином[152].

— Рира — теург? — расхохотался Кесарий. — Тогда уж и меня в отступники запишите!

— Кесарий, что за глупости! — воскликнула Эммелия. — Ты — совсем другое дело, не то, что мои оболтусы. Я была бы только счастлива, если бы Григорий поехал в Новый Рим и помогал тебе. Но, увы, он забросил медицину и занялся риторикой.

— А мой отец считает, что в Новом Риме я позабыл о благочестии.

— Твой отец!.. — вздохнула Эммелия. — Он никогда тебя не понимал… Мне даже страшно вспомнить, что пришлось пережить твоей матери тогда, на суде… Собрался уже отдать под бичи родного сына, даже не доказав его вину — которой и не было!

— Если бы ваш муж, дядя Василий, не вступился за меня, то, воистину, не знаю, что со мной стало бы, — с неожиданным порывом сказал Кесарий. — Он спас меня от позора — я руки на себя наложил бы, если бы со мной это сделали… Добрый был человек, дядя Василий-ритор! У Христа в царстве теперь.

— Да, он там, — ответила серьезно Эммелия, вытирая глаза. — Ох, дитя мое! Твой отец понять не хочет, что и в воды Ириса, и в Новый Рим тебя влекло твое благородное, милостивое сердце! Как у тебя продвигаются дела с ксенодохием?

— С ксенодохием? — оживился Кесарий. — Проект готов, но из-за этой войны с Юлианом все отложено. Надеюсь, временно.

— Василий тоже хочет устроить ксенодохий, — осторожно заметила Эммелия. — Он помнит о вашем шуточном споре.

— Вот как? — вскинул брови Кесарий и добавил — то ли в шутку, то ли всерьез: — Посмотрим, у кого получится раньше!

— Госпожа Эммелия, господин Василий пресвитер прибыли! — подбежала к хозяйке дома запыхавшаяся служанка.

— Ах! — всплеснула Эммелия руками. — Вот и он! Легок на помине! Дитя мое, Кесарий, только не задирай его, только не ссорьтесь!

— Да что вы, тетя! — рассмеялся архиатр, обнимая худенькую Эммелию. — За кого вы меня принимаете?

— Да уж знаю, — погрозила ему пальцем Эммелия. — Ты похож на Риру моего… такой же вомолох, прости Господи, был бы… да жизнь тебя рано побила. Тяжелая она у тебя, дитя мое.

Она снова погладила его по руке.

— Вовсе нет, тетя Эммелия, — весело ответил Кесарий. Эммелия сделала вид, что не заметила нарочитости в его голосе. Они одновременно обернулись в сторону тропинки, ведущей к дому. Мраморная крошка белела в сумерках, и в тишине было слышно, как она хрустит под чьими-то быстрыми шагами.

Невысокий, худощавый человек в длинном хитоне, несмотря на жаркий июльский вечер закутанный в плащ по самый подбородок, шел к ним. Он быстро шагал, склонив голову — словно внимательно смотрел себе под ноги, боясь споткнуться. Когда он приблизился настолько, что уже можно было различить его бледное, осунувшееся лицо с глубокими тенями под глазами, стало ясно, что он вовсе не боится споткнуться — он погружен в свои мысли.

— Здравствуй, мама, — негромко сказал он, подойдя к Эммелии и поцеловав ее. — Здравствуй, Кесарий, — так же негромко, без особого удивления сказал он архиатру. — Рад тебя видеть. Григорий с твоим отцом уехали по делам в Сасимы. Ты, наверное, знаешь. Ты сегодня к нам приехал.

Он