Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

— Да! — воскликнула девушка от всей души. — Ведь и Василий, и ваш брат, Григорий, учились в Афинах, верно? И это им очень помогает. Знаете, Василий насильно отправил одного диакона учиться риторике, а тот плакал и на коленях умолял Василия не губить его душу среди язычников… Рира так забавно это представляет! Он и слово написал от лица этого Эвмена — как тот умоляет оставить его в темной Платоновской пещере, ибо он желает благочестиво носить длинную грязную рясу, что волочится чинно за ним по земле…

Девушка весело расхохоталась, уже нимало не смущаясь присутствием Кесария. Потом она сказала, погрустнев:

— А Риру мама смогла послать только в училище в Кесарии Каппадокийской. Папа умер, у нас совсем не было денег. А папа был ритор, и все сыновья у него очень способны к риторике…

— И дочери, — заметил Кесарий.

— Да, Макрина куда сильнее в риторике и философии, чем Василий и Рира, — как о чем-то само собой разумеющемся сказала Феозва и продолжила доверительно:

— Понимаете, мне мама уже давно разрешила не выходить замуж. Во-первых, из-за этих синкоп и сердца… а потом, потому что я не хочу, и еще — надо было выбирать: или готовить мое приданое, или учить Ватрахиона. Но я же все равно не хотела замуж. Так что все хорошо получилось. Пусть Петрион учится. Для мальчика образование намного важнее, чем для девочки.

Она тряхнула головой, словно подтверждая свое решение.

— Василий всегда такой высокомерный, — вдруг сказала она. — Ему всегда хочется быть… самым-самым. Только Макрина может его осадить!

Кесарий улыбнулся.

— Макрина часто осаживает Василия? — спросил он.

— Да. И она ругала его за то, что он пользуется друзьями. Вернее, другом — вашим братом, Григорием… Вы не обиделись, Кесарий врач? — спохватилась она.

— Нет, нет. Значит, Макрина ругала брата? Вот как?

— Она говорит, что единственная жертва для общего дела допустима — только твоя собственная жертва. Нельзя ломать кому-то жизнь ради общего дела. Она считает, что Василий не вправе был принуждать вашего брата к пресвитерству и делать это еще вдобавок с помощью вашего отца.

— Отец высоко ставит Василия, — проронил Кесарий.

— Ведь это Василий заставил Риру стать чтецом, хотя Макрина и тогда была против. Она говорила, что он должен возмужать, что он еще незрелый юноша, маменькин сынок и более ничего…

Кесарий хмыкнул.

— … что он не может сам принимать серьезные решения. Но Василий надавил на Риру, и его рукоположили в чтеца. А теперь он видеть их всех там не может… в церкви Сорока Мучеников, я имею в виду. У Василия очень сильная воля. Неспроста он носит такое имя — «царственный» … А вы ведь тоже носите имя кесаря! — рассмеялась она.

— Да, — улыбнулся архиатр. — Я родился в Кесарии Каппадокийской в день рождения императора Константина. Отец привез всю семью в столицу, не знаю, из каких соображений. Было народное гулянье, веселье, столпотворенье, еле место нашли в гостинице, но маме не смогли найти повитуху, и меня приняла Мирьям, моя будущая кормилица.

— Двадцать седьмого февраля? Солнце в Рыбах? Вы поэтому «ихтюс» носите? — спросила девушка. — Рира говорил, вы сильны в науке о звездах.

— Солнце в Рыбах, да, — кивнул Кесарий. — Но ношу не поэтому. Это мне Навкратий свой «ихтюс» подарил, давно, перед своим крещением. Я же так и не крестился до сих пор. А в науке о звездах много намешано — особенно, когда говорится о судьбе.

— Но там же не все о судьбе — вот, например, погоду можно предсказывать… и затмения… Это сложно очень, мне кажется. Я хотела бы изучить астрологию — чтобы уметь самой рассчитать время Пасхи, например. Это очень интересно. Или апокатастасис — когда все планеты и созвездия снова возвращаются на свои места…

— Я могу тебя научить, как рассчитывать Пасху, если хочешь, — предложил Кесарий.

— Правда?

— Конечно. Только завтра — сейчас уже вечер, время ужина и отдыха.

Феозва немного расстроенно кивнула.

— Значит, о помолвке речи не было совсем? — снова спросила она, помолчав.

— Нет, дитя — я ума не приложу, откуда Рира это взял.

— Вомолох! — в сердцах сказала дочь Эммелии. Кесарий рассмеялся.

— Он знал, что я сразу поверю. Это же так логично! Я — сестра Макрины, и мы похожи, как сестры, и я младше… ну вот, а вы же… в общем, вся эта история про реку Ирис…

Кесарий закусил нижнюю губу.

— Простите! — вскрикнула Феозва. — Я вас обидела, простите! Я совсем глупая, да? Кесарий врач, я ни капельки не верю в то, что про вас говорят в Кесарии Каппадокийской! И Макрина не верит и никогда не верила! Она… она… вы для нее, как… как брат, как Навкратий…

— Я испугал тебя, дитя мое? — сказал Кесарий ласково. — Это мне следует попросить у тебя прощения. Не обращай внимания. Это я так… задумался…

— В нашем доме этому никто не верит, Кесарий врач! — с жаром продолжала Феозва. — Никто! И мама не верит! Даже Василий не верит!

Ее щеки пылали.

— Никто не верит? — задумчиво переспросил Кесарий.

— Бабушка Макрина сразу сказала, что это глупости. Я знаю, я ей рассказывала — она уже глухая была, едва слышала. Так она, Кесарий врач, вот так вот сделала рукой, — Феозва махнула рукой так, что кодекс полетел на землю, — и как топнет, и даже прикрикнула на меня, что я чепуху ей рассказываю. «Кесарион! — говорит, — Кесарион! Золотое сердце! Бедный мальчик! Какой он несчастный! Какие испытания!» Она вас очень любила.

— Бабушка Макрина? — Кесарий смотрел куда-то сквозь виноградные листья. — Я хочу сходить на ее могилу. И на могилу дяди Василия, твоего отца.

Феозва собралась что-то ответить, но тут лозы винограда раздвинула чья-то маленькая узенькая ручка.

— Кесарий врач, — проговорила совсем молодая женщина — ее можно было принять за подругу Феозвы, если бы не покрывало, говорящее о том, что она замужем.

— Кесарий врач, мама просит вас на ужин.

Она спокойно, приветливо смотрела на него — без боязни или смущения. Черты ее миловидного лица были мягкими и немного размытыми.

— Это Келено, — сказала Феозва. — Моя новая сестричка.

— Мы как раз говорили с вашей сестрой о созвездиях и светилах. Я никогда до этого не встречал Плеяд[149] на земле, — учтиво сказал Кесарий.

Феозва захлопала в ладоши. Келено кротко улыбнулась и ничего не сказала.

— Кесарий! Куда ты запропастился? — раздался зычный голос Навкратия.

— Крат! — закричала Феозва и, подбежав к лесному атлету, повисла у него на шее. — Ты вернулся! В следующий раз меня возьми в лес!

— Посмотрим, посмотрим, — добродушно произнес Крат, подхватывая сестренку и