Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

Даже в такой сфере, как теология, обращенной, казалось, к вопросам, не имеющим отношения к вопросам актуальной политики, обнаружилась потребность борьбы против мифов демократии. Если в католицизме борьба против протестантизма, а следовательно, капитализма, либерализма, политической демократии, имела длительную традицию, восходящую к реакции на Великую французскую революцию (Жорж де Местр, Луи де Бональд, Ипполит Тэн), и Жорж Моррас (глава «Аксион франсез») в 20–30-е гг. активно проповедовал убеждение, что без римской традиции и дисциплины христианство склоняется к разновидности иудаизма, то для протестантских теологов задача была гораздо сложней. В свое время Макс Вебер вполне достоверно показал, что этика капитализма имеет своей предпосылкой этику кальвинизма, а Эрнст Трельч в ряде своих работ продемонстрировал, что политические и социальные институты современного капитализма тесно связаны с протестантизмом. Теперь протестантским теологам в Германии нужно было доказать обратное. Эту нелегкую задачу выполнил знаменитый швейцарский теолог Карл Барт в книге «Послание апостола Павла к Римлянам» и других книгах.

Если в старой теологии протестантизма утверждалась теория «добрых дел», которые могут быть оценены только Богом, то К. Барт утверждал, что человеческие моральные устремления ничего не стоят в глазах Бога, спасет человека только вера, которая откроет в человеке самое злое, приведет его к кризису, из которого он выйдет облеченный доверием Бога. «Христианство – это не одна из религий, – учил Барт, – она даже не высшая религия, но она единственная из религий, которая знает Откровение, подарок неизмеримого милосердия Божьего, на которое человек, по существу, не имеет права»[542]. Божественными не являются ни церковь, ни рассудок, ни история, ни культура – все это принадлежит мирскому злу и смерти. Если же верить в неискупимость первородного греха, неискоренимость злого в человеке, то нужно отрицательно относиться к демократии, парламентаризму, терпимости. Поэтому задача теологов, учил Барт, не в том, чтобы поддерживать государство, а в том, чтобы противодействовать ложным идолам – будь то либерализм, национализм, консерватизм[543].

Марксистский социализм верил в создание земного рая, заменяя собой религию, в то время как зло – это неискоренимая часть человеческого бытия, и оно сохранится, пока существует род людской. Но либерализм и индивидуализм также превратились во враждебные идолы, на этот счет ученик К. Барта Гогартен писал: «Если мы не оставим мечту о личной свободе, мы очутимся в мире, который не обладает ни малейшим понятием о человеческой свободе и гуманности. Никогда человеческая свобода не находилась в большей опасности, чем сегодня, когда свобода индивидуума стала альфой и омегой государства»[544]. Гогартен писал, что автономия человека и суверенитет государства – это вещи несовместимые, что государственный порядок имеет целью защитить человека от хаоса, который имеет главную причину в нашей собственной натуре. Человек лишь тогда свободен, когда он целиком принадлежит Богу, этого можно достичь служением, зависимостью от людей. Политической фальсификацией со стороны либерализма является выставление государства как слуги индивидуума и общества. Гогартен писал, что лишь в государстве возможна настоящая свобода. Национализм также фальсифицирует государство: государство имеет собственное величие, дарованное Богом, и выводить государство из национальных идей – это значит придавать нации божественные черты, что является возвращением к цезаро-папизму[545].

Пламенная ненависть к демократии и либерализму Запада привела лютеранских теологов к отрицанию кальвинизма, к обличению его как основного источника современного зла. Они выступали как против «отца капитализма» женевца Жана Кальвина, женевца, автора «Общественного договора» Жана Жака Руссо, теория которого предшествовала Конституции США и Декларации прав человека 1789 г., так и против Женевы Вудро Вильсона и Лиги Наций. В глазах лютеранских теологов «не только Фома Аквинский, но и Жан Кальвин был древним предком большевизма: „Москва, – писал один из лютеранских теологов, – это буржуазный Запад без маски“»[546].

Если К. Барт и его последователи были категорически против национализма, то другой ученый-богослов периода Веймарской республики Вильгельм Штапель дал теоретическое обоснование национализма, которое благосклонно приняли и нацисты. По Штапелю, если еврейский народ дал Христа, греческий народ на своем языке воспроизвел Новый Завет, римляне создали церковь, то немецкий народ призван восстать против обмирщения церкви и христианства папизмом и кальвинизмом. Штапель полагал, что христианство – это не религия внутреннего опыта, это не выражение расовой души и не этика. Нет вообще никакой христианской этики: учение Христа едва отличалось от учения любого другого иудейского раввина, а Нагорная проповедь была задумана для малого круга последователей и не имеет универсального значения[547]. Спасение возможно только верой, как и у Барта, мораль и благие дела не имеют никакого значения, ибо все человеческие дела зачаты грехом, они сами грех. Наиболее важная мысль Штапеля сводится к тому, что не каждый народ способен воспринять Евангелие, французы и англичане такой способностью не обладают, хотя имеют разум и волю. Немецкий народ является единственным народом Апокалипсиса, он единственный народ, которому удалось создать в античные времена свою империю. Римский народ был умным народом, но он не может быть назван апокалиптическим народом. Евреи, хотя и являются также народом Апокалипсиса, но они никогда не имели собственной империи. Вавилонское столпотворение не было несчастьем, оно являлось спасением человечества. Бог дал каждому народу язык, обычай, а так как людские помыслы не имеют никакой цены в глазах Бога, то ни один человек не может покинуть свой народ[548]. Стремление нарушить божественный порядок, осуществив безбожную революцию с целью навязать национальную этику другим народам, – это грех. Лига Наций – пример подобного греха. Стремление к миру и безопасности – это выражение усталости от жизни, ведь дух героизма, стремление к славе являются биологическим выражением здоровья нации. Истинно германский вождь внушит страх непокорным, он победит все народы земли и вознесет свою корону над всеми народами. Когда же, – писал Штапель, – этот вождь исполнит свою миссию на земле, когда ему уже никто не будет в состоянии противодействовать, тогда и завершится мировая история, он снимет свою корону и возложит ее к кресту на Голгофу. Христос упразднит всякое господство на земле, так как Страшный суд является одновременно и концом истории[549].

Поначалу прямо-таки с трудом верится, что далекие от мира теологи способны на такое политизированное мышление: что уж говорить о прочих сферах духовной жизни общества в Веймарскую республику. С одной стороны, теологические изыскания в сфере особенностей исторического развития немецкого народа были «религиозной реакцией, – как писал Н. А. Бердяев, – против либерального и гуманистического (индивидуалистического) романтического протестантизма прошлого века»[550], а с другой стороны, подобные изыскания имели и прямо политические причины, ведь отчаянная несправедливость Версальских установлений потрясла