Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

2.4. Духовная ситуация в Веймарской республике

Нет периода в немецкой истории, который одновременно был бы столь богат и столь ограничен, столь смел и столь скован, столь творчески развит и столь примитивен, столь свободен и столь регрессивен. Веймарская республика являла собой невиданное до сих пор разнообразие, калейдоскоп немецких возможностей.

Курт Зонтеймер

Возвышение национальных мифов

Духовная ситуация Веймарской республики складывалась под влиянием европейских веяний и собственно немецкой специфики. В самом общем виде наиболее существенный европейский духовный импульс заключается в пересмотре рациональных, «буржуазных» ценностей XIX в. и постепенном отходе от них. Среди великих учителей сомнения в рациональности, унаследованной от XIX в., выделяются Маркс, Ницше и Фрейд.

Из марксова учения берут начало различные левые движения и интенции – от социал-демократии до коммунизма, значение которых в истории ХХ в. трудно переоценить, они внесли весьма существенный вклад в социальную, политическую, духовную эволюцию человечества.

Ницше демонстрировал титаническую борьбу в преодолении морального ничтожества человеческого духа; он и Карл Буркхард внесли решающий вклад в разрушение иллюзий XIX в., от них исходит сильное европейское антирационалистическое течение, которое было весьма устойчивым в Германии. Таким образом, последователем Ницше был человек, изверившийся в рационализме XIX в. и искавший внутри себя стимулы к дальнейшему росту. Излишне говорить, что привязывание нацизма к гению Ницше – это уродливая и необъяснимая гримаса европейской традиции.

Что касается Фрейда, то он раскрыл перед людьми бездонные глубины человеческой психики, с беспощадной прямотой аналитическим путем вскрыл лживость и порочность ханжеской морали и дал предпосылки для ясного толкования иррационального в человеческой жизни. Психоанализ сразу приобрел колоссальное влияние, во-первых, по причине резкого скачка в интеллектуальном развитии, во-вторых, из-за утверждения, что человек живет не только днем, но и ночью, – поэтому обратная сторона рационализма (иррационализм) оказалась в центре внимания. Ничего не меняет в этой констатации и то, что к нашему времени стало ясно, что многие из фундаментальных идей психоанализа не имеют никакого биологического основания. В самом деле, они были сформулированы Фрейдом до открытия законов Менделя, хромосомной теории наследственности, врожденных метаболических дефектов, существования гормонов и механизма нервных импульсов, которые все вместе опровергают идеи Фрейда. Как обобщил сэр Питер Медоар, психоанализ сродни месмеризму и френологии: он содержит отдельные самородные куски истины, но в целом теория ошибочна[507]. Карл Поппер отмечал, что отношение Фрейда к научной истине очень отличается от эйнштейновского и гораздо ближе к отношению Маркса. Фрейд вообще не высказывал своей теории с такой степенью конкретного содержания, которое поддавалось бы эмпирической проверке и опровержению, а делал их всеобъемлющими и трудными для какой-либо проверки. Как и последователи Маркса, когда появились доказательства, похожие на опровержение, он изменял теорию, приспосабливая ее к себе. К нашему времени, собственно, от фрейдовского учения, кроме его понятий, особого языка (труды Фрейда обладали достоинствами прозы высокой пробы), ничего не осталось. В то время, о котором мы говорим, учение Фрейда было весьма влиятельно.

Из этих трех гениев влияние Ницше на духовную жизнь Европы было наибольшим. Здесь не место раскрывать в деталях направления влияния этих мыслителей, ибо работ, рассматривающих различные аспекты их влияния, опубликовано в избытке, гораздо целесообразнее обратиться к немецкой специфике идейно-политического фона развития Веймарской республики.

Еще одно замечание общего характера: при рассмотрении вопросов истории идей, духовной эволюции общества приходится иметь дело преимущественно с философскими текстами. Ганс Гадамер весьма резонно указывал, что философские и поэтические тексты имеют одну общую черту: они не могут быть ложными, ибо вне их нет мерила, каким их можно было бы измерить. «При этом они далеки от какого-либо произвола. С ними связан риск иного рода – риск изменить самому себе»[508]. Трудность заключается в том, чтобы деликатно «вставить» тот или иной текст, высказывание в контекст эпохи и не пытаться встать в позицию всезнающего судьи и пророка прошлого. Особенно эта опасность актуальна в отношении Германии рассматриваемой эпохи.

Французский публицист Пьер Виено писал в свое время, что если до 1914 г. Германия была уверена в себе, проблем национальной идентичности не было, страна жила в полном согласии с государственным порядком, то в Германии после 1918 г., казалось, все было возможно и кризис культуры воспринимался как серьезная угроза существованию немцев как нации[509]. После 1918 г. страной овладели многочисленные национальные мифы, имевшие целью спасение Германии и ее культуры. Долгое время после 1918 г. многочисленные национальные мифы существовали в синкретическом состоянии, раздельно анализировать каждый из них очень трудно, если вообще возможно. Вопрос же об оценке происхождения и характера всего комплекса немецких национальных мифов относится к разряду тех вопросов, которые при длительном размышлении начинают казаться все более сложными, а в конце концов и вовсе неразрешимыми. Поэтому целесообразней не пытаться сразу ответить на этот вопрос, ответ в любом случае окажется неисчерпаемым, а подойти к нему постепенно. Прежде же следует характеризовать духовную ситуацию Веймарской республики, которую определяло господство следующих мифов нации: немецкой революции, Третьего рейха, немецкого социализма, молодых народов, нового человека.

Процесс «сотворения» этих мифов протекал стихийно, этому способствовала сама атмосфера послевоенной Германии, насыщенная неприятием того, что было связано с буржуазией, капитализмом, либерализмом, демократией, парламентаризмом. Один из влиятельных немецких публицистов 20-х гг. Мартин Шпанн писал: «Капитализм и парламентаризм для нас – это родственные явления. Парламентаризм – французского происхождения, капитализм – английского. Оба они формировались под влиянием кальвинистско-националистического духа в XVII–XVIII вв. Будучи доктринами западного происхождения, парламентаризм и капитализм не навредили западным народам, хотя и не принесли определенной пользы. Для нас же, жителей Центральной Европы, они вредны, они противоречат нашей природе и существу. Они подвергают опасности нашу народность, они нас уничтожат»[510].

Эта критика не была полностью консервативной (консерватизм нацелен на сохранение уже существующих форм), но и реакционной она тоже не была, она концентрировалась на отвержении ценностей западной цивилизации (мифов демократии), отстаивая национальные ценности, как она их понимала. Вместе с тем духовная атмосфера Германии в период Веймарской республики была исполнена глухой неудовлетворенности существующим положением вещей, кризисом сознания нации, хаотическим стремлением к новому и решительной борьбой против старого. Этим старым, по словам Курта Зонтеймера, был прежде всего рационализм[511]: власть разума должна уступить дорогу власти жизни. Критическая функция разума стала второстепенной, а сам он сделался главным виновником современного кризиса. На первый план выдвинулось переживание, чувство, мистическое становление, актуализация мифа и жизненная дилемма, с ним связанная. Один из правых немецких публицистов 20-х гг. Ф. Хуссонг писал: «Важнее всяких вивисекций интеллектуализма является рост национального мифа, мифа, не вымученного