Территория тюрьмы - Юрий Прокопьевич Алаев

Горка не понимал, он с тоской думал, что мать становится плоха день ото дня.

А она, встряхнувшись, сказала:

– Срок нам на переезд дали две недели, а то, сказали, Хрущев приезжает, как бы чего не случилось.

Горка окончательно потерял нить ее рассуждений, но новость про Хрущева его торкнула, он вдруг подумал, что быстрота, с которой решился их «квартирный вопрос», могла быть связана именно с этим, с приездом вождя. И расстроился: если так, то фокус был не в его даре, а в том, что начальство решило упредить возможный скандал перед ликом самого Никиты Сергеевича, – народ любил же публично кидаться барам в ноги с мольбами. В Горкиной голове замелькали сцены из «Бориса Годунова», потом из эйзенштейновского «Ивана Грозного», он прикинул, что вполне мог бы сойти за юродивого, потом смахнул это все из памяти и рассмеялся сам себе: чего наверчивать – звезды так сошлись!

Хрущев объявился в Татарии раньше, чем Горка с матерью переехали в новую квартиру: 9 августа радио весь день трубило, как его встречали в Казани, и на следующий день, в понедельник, он прилетел в Бугульму. «На каком самолете, интересно?» – рассеянно спросила мать, послушав новости. «На Ил-18, наверное, – ответил поднаторевший в делах советской авиации Горка. – Четыре мотора, если даже один или два откажут…» Она только плечами пожала.

Бугульму к приезду первого секретаря ЦК КПСС основательно помыли и подкрасили (центральные улицы) и даже разбили здоровенную клумбу перед зданием ТатНИИ, куда только и заехал, как потом выяснилось, Никита Сергеевич; вдоль маршрута следования были заблаговременно выстроены мальчишки и девчонки из окрестных пионерлагерей и представители трудящихся местных предприятий, попавшие под разнарядку, все махали флажками и букетиками цветов. Хрущев, ехавший в закрытом черном лимузине, помахивал в ответ сквозь стекло.

– Ага, – сказал Равиль (они с Горкой пристроились посмотреть на углу Советской и Гоголя), – Бугульма не Даллас, конечно, а береженого бог бережет.

– Да ладно! – возразил Горка. – Это же ЗиЛ, там вообще нет вариантов с открытой крышей.

Тут они заспорили, в ЗиСе ехал Хрущев или в ЗиЛе (Горка быстро срезал Равиля, заявив, что не может человек, разоблачивший Сталина, ездить в машине завода имени Сталина), а пока они спорили, кортеж фьють – и умчался. И для всей Бугульмы так оказалось: фьють – и Хрущев укатил обратно в сторону аэропорта, точнее, в Альметьевск, за пяток лет отнявший у Бугульмы звание нефтяной столицы Татарии. Такая скоротечность визита сильно раздосадовала активную часть горожан, – они и так-то не больно жаловали «кукурузника», а тут еще такое пренебрежение. Впрочем, оппоненты резонно замечали, что уехал, ну и хуй с ним, – главное, перед приездом в магазинах выкинули много чего из продуктов питания и одежки с обувью, чего бугульминцы давно не видели.

А в Альметьевске с приездом Хрущева случился казус, о котором местные, да и бугульминцы тоже, вспоминали, чертыхаясь еще месяцы после того, как его уже сняли. Строго говоря, казус случился не собственно с Хрущевым, а, скорее, с нефтяным начальством, но обыватели записали все на дорогого Никиту Сергеевича.

Дело было в том, что все нехилое пространство между Бугульмой, Альметьевском и Лениногорском, все эти горы и долины, было буквально утыкано четырехметровыми мачтами-факелами, сжигавшими попутный нефтяной газ. Они горели безостановочно, делая ночи похожими на дни и придавая пейзажу диковинный, даже мистический, можно сказать, вид. Горкин класс как-то вывезли туда, покататься на лыжах с Лениногорских сопок, где начали ладить трамплин, и Горка буквально онемел (и не он один), увидев там и сям валявшиеся на снегу возле факелов черные тушки птиц, – они летели на огонь, словно бабочки, обжигались и падали замертво. И вот эти многие десятки факелов, это был, конечно, непорядок, потому что попутный газ должны были пускать на переработку и для этого на окраине Альметьевска еще в 1956 году построили специальный завод, а газ продолжали сжигать. А Хрущеву надо было показать, что все идет по плану, в соответствии с решениями партии и правительства.

И перед тем, как привезти вождя на Карабашскую гору, аккурат между Альметьевском и Бугульмой (двадцать пять километров туда-сюда), с которой открывались обширные виды на хозяйство «Татнефти», на все эти «качалки», буровые, эстакады и планиды, факелы заглушили, оставив гореть только несколько на линии горизонта – для оживляжа и достоверности. Вот, Никита Сергеевич, сказало вождю местное начальство, мы неуклонно вкладываем ресурсы в современные технологии, и, если вы поддержите выделение дополнительных фондов, мы тут вообще горы свернем. Неизвестно, что фанат кукурузы понял из показа и объяснений, но впечатлился и пообещал. И улетел в Москву.

Он улетел, а газ – нет: как ни старались технари, а он все равно стравливался под давлением из заглушенных факелов. И к утру следующего дня в низинах «нефтяной столицы Татарии» густо повис запах сероводорода, или тухлых яиц, проще говоря. Как из преисподней несет, сокрушались бывалые, кашляя и всматриваясь в облачное небо слезящимися глазами, – и все из-за него, черта лысого!

Дня через два-три ветер развеял сероводородные волны, благо и факелы опять запустили, а память осталась надолго.

Горку, впрочем, эта история задела по-другому. Размышляя над скверным анекдотом, он как-то враз сцепил с ним и банду Козлова, и собственный поход к градоначальнику и пришел к переворачивающему все его прежние представления выводу: все обманывают и всех можно обмануть – это во-первых, и все решают вовремя созданная картина и случай – во-вторых. Для пятнадцатилетнего мальчишки это была хитрая мысль. Горка повертел ее в голове туда-сюда и решил, что это надо иметь в виду. Всегда.

Мать между тем, осознав, что новое жилье – это не сон, сбросила охватившее ее в последнее время оцепенение, снова стала самой собой, энергичной и деятельной, и взялась за инвентаризацию имущества, перетряхивая перины и матрацы, постельное белье, свои платья, утварь…

– Керогаз и примус берем? – спрашивала она себя и Горку.

– Нет! – строго отвечал Горка. – Там газовая плита, оставь соседям.

– А если с газом проблемы будут? – допытывалась мать.

(Тут Горка рассмеялся – «газа у нас выше крыши», она посмотрела на него как на малое дитя.)

– А свечи, лампу, – вдруг электричество отключат, ты же помнишь, как бывало?

– Это давно бывало, – уже не так уверенно отвечал Горка.

– Так, – перебирала мать, припоминая, – корыто, топор, косарь…

Тут Горка сорвался:

– Мама, мы переезжаем в цивилизованное жилье – какой косарь?!

– В какое жилье? – переспросила мать, глянув на Горку чуть ли не с испугом. – Мы на