Фернандо Магеллан. Том 2 - Игорь Валерьевич Ноздрин

с помощью Энрике, Фернандо объяснил правителю, что хочет кровно побрататься с ним, стать «каси-каси» – задушевным другом. Коламбу, так звали «раджу», ответил согласием. После ритуала Магеллан решил поразить нового родственника богатствами флотилии и боевой мощью.

Гостей спустили в приготовленный для показа трюм, очаровали сокровищами, подвели к пушке с дымящимся фитилем. Блестевшее натертыми боками орудие не вызвало особой зависти. Пришлось выстрелить. Гости испугались и приуныли. Чтобы позабавить и развеселить туземцев, адмирал приказал солдату надеть полное боевое вооружение, а трем другим наносить ему удары ножами и мечом. Это зрелище поразило Коламбу. Нападавшие кололи, рубили солдата, но не причиняли ему вреда.

Фернандо по секрету поведал радже, будто один такой воин способен сражаться с сотней человек, а всего у него по двести солдат на каждом корабле. Неизвестно, умел ли владыка считать, но увиденное произвело на него сильнейшее впечатление. Отныне он стал побратимом могущественнейшего в мире военачальника.

На этом просвещение Коламбу не закончилось. Ему показали кирасы, мечи, щиты, объяснили, как ими пользоваться. Магеллан удалился с раджей и переводчиком на ют, где на карте преподал урок географии, пояснил, каким образом эскадре удалось открыть пролив Всех Святых, пересечь Тихое море, добраться до чудесного острова Масава. Фернандо загибал пальцы, складывал недели и месяцы, а первый слушатель отчета о героическом походе кивал головой, делал удивленные глаза. За день на него обрушилась масса впечатлений, из независимого властителя, полагавшего, будто владеет половиной мира, он превратился в мелкого беспомощного царька.

Расставаясь с гостями, командующий попросил согласия послать на остров двух моряков для установления тесных контактов и знакомства с жизнью туземцев. На сем встреча закончилась.

* * *

На берег с Коламбу отправились Пигафетта и Эспиноса. Зарезавший Мендосу молодой альгвасил, не терявший присутствия духа в трудные моменты, заметно волновался без доспехов и оружия. Испанец подозрительно смотрел на узкие деревянные щиты индейцев, с торчащими по краям ручками, по форме напоминающие носилки для мусора; на копья в рост человека из тонких прочных стеблей бамбука, с гранеными железными наконечниками и пучками крашеной шерсти; на мечи, похожие на удлиненные кинжалы с простыми рукоятями, плохо защищавшими руки и не предназначенными для фехтования; на связки дротиков и ножи, прикрепленные к поясу на спине. Он думал о том, как в случае необходимости выбросит из баланги воина, воспользуется его снаряжением, как встанет с мечом и щитом поперек лодки, лишит нападающих возможности использовать численное превосходство.

Антонио болтал без умолку, сыпал вперемешку с испанскими словами португальские, немецкие, французские, щеголял знанием местного диалекта. Он не готовился к сражению, допускал поразительную беспечность, подставлял туземцам спину, вел себя неразумно. Эспиноса добровольно взял на себя охрану летописца.

Князьку нравился непрерывный поток незнакомой речи черноволосого человека с кучей подарков в корзине. Коламбу гадал, что туда засунул могущественнейший вельможа самого богатого раджи – императора Карлоса. Где находится их родина, он не понял. То ли на восточном небосклоне, то ли на островах в океане, где кончаются голубая вода и синее небо, начинается царство вечной ночи, куда уплывают с дымом костров души покойников. Это было так далеко, что не стоило думать о стране людей, живущих в гигантских лодках, изрыгающих пламя. Корзина лежала рядом, касику хотелось заглянуть в нее.

Когда все сошли на берег, властитель повернулся к гостям, поднял руки к небу, предложил повторить приветствие. Пигафетта с Эспиносой проделали ритуал вместе со свитой правителя. Князек взял за руку итальянца, повел его под бамбуковый навес, где лежала ярко раскрашенная баланга, отделанная цветными камешками, перламутровыми ракушками, птичьими перьями. Эспиноса шествовал за ними с начальником охраны вождя. Лодка в восемьдесят ладоней в длину напоминала венецианскую галеру «фусту», выдолбленную из цельного куска дерева с довольно толстыми бортами. Обмениваясь знаками, Пигафетта и Коламбу уселись на край баланги. Свита окружила их полукольцом.

Слуги принесли блюдо со свининой. Запах жареного мяса смутил католиков. Шла Страстная неделя, эскадра постилась, замаливала грехи, надеясь на воздаяния в будущем, а тут их подвергли искушению. Моряки проглотили слюни, Эспиноса выжидающе посмотрел на ломбардийца.

– Отказываться нельзя,  – объяснил Антонио, невольно потянувшись за жирным розовым куском.

– Это не грех, если нас принуждают,  – согласился альгвасил.

Коламбу налил из кувшина в чашу пальмовое вино, замахал руками.

Он складывал их вместе, поднимал к небу, простирал к Пигафетте, затем сжимал правую в кулак и подносил к его носу.

– Что он делает?  – опешил офицер, недовольно поглядывая на царька.

– На-ка выкуси!  – не растерялся рыцарь и повторил движения касика. Тот расплылся в улыбке, поднес чашу к губам. Участвовавшие в трапезе воины пожелали товарищам благополучия – показали кулаки,  – осушили фарфоровые пиалы. Эсплета успокоился, вино пришлось ему по вкусу.

– Мы совершаем двойной грех,  – заметил Антонио.

– Ага,  – пробасил альгвасил, уплетая свинину.

– Странный у них обычай,  – сказал Пигафетта, размахивая кулаком перед лицом Коламбу – Как бы не задеть ненароком!

Сало текло по подбородку раджи, он размазывал его пятерней, втирал в живот. Улыбка не сходила с лица туземца, на зубах блестели золотые точки, отчего казалось, будто они связаны металлическими проволоками. Антонио заметил по три крапинки на каждом зубе. После обеда Пигафетта вручил вождю подарки, записал слова из обихода островитян.

Солнце клонилось к западу, жара спала. Из селения приходили индейцы, разглядывали гостей, просили повторить записанные летописцем фразы, радовались точному произношению. Эспиноса опробовал оружие воинов, остался им недоволен. Особенно щитами, плохо прикрывавшими тело, легко ломавшимися под ударами мечей.

Не успели гости проголодаться, как опять принесли свинину. На втором фарфоровом блюде лежал отварной рис. Пришлось снова брать грех надушу, грозить кулаками, пить хмельную жидкость. На этом ужин не кончился – моряков пригласили во дворец, где обещали воздать достойные почести.

Пигафетта с Эспиносой залезли на «сеновал», уселись на бамбуковые циновки, принялись за рыбу с рисом. От выпитого вина бесстрашный альгвасил потерял бдительность, заснул на полу свернувшись калачиком и пьяно бормоча. Слуги принесли ему подушечку из листьев. Антонио стойко держался, помнил, как зажгли светильники – смолу дерева «аниме», завернутую в банановые листья. В сумраке пришел старший сын Коламбу Опять появилось вино, подали рыбу. Они пили и братались с наследником, пока силы окончательно не иссякли и хозяин не ушел спать.

Коренной житель Филиппинского архипелага

Монета в 1 сентимо

Филиппины, 1983 г

Очнулся летописец на рассвете. Рядом с Коламбу сидел его брат Сиау, правитель соседнего острова, и с утра показывал кулак. Хозяин подошел к Пигафетте, взял за руку, повел знакомить с