Благовест - Алиса Клима

– Это еще почему? – возмутилась Вера.

– Давайте так, – успокоил их Ларионов. – Эмоциями тут ничего не решить. К вечеру все спокойно обсудим и наметим, как действовать. Не забывайте: я несу ответственность за произошедшее.

Люди замолчали. Теперь каждый хотел только одного: спасти не себя, а помочь Ларионову. Теперь не было никакого страха, а только решимость.

– А я вот как думаю. – Клавка гордо выпятила грудь, поборов боль. – Мы маленький, но крепкий батальон!

Ларионов улыбнулся и отозвал в сторону Веру, пока зэки обступили Клавку – героя лагеря. В администрации были новости.

Подошел к толпе и Файгельман и долго что-то говорил краснеющей Клавке, поблескивая на солнце треснутым пенсне.

– Верочка, – сказал Ларионов. – В Москве подтвердили, что Грязлов действительно был хитровским бандитом по кличке Грязный. В картотеке архива он значится под именем Грязнова Николая Ивановича.

– Удивительно! – Вера задумалась. – Имя почти не изменил. Не смог расстаться с бандитской натурой.

– Так точно. – Ларионов кивнул, рассматривая Веру с нескрываемой радостью. – Верочка, ты у меня очень красивая. Я соскучился.

– Прошу вас! – Вера побагровела и засуетилась. – Неужели вы можете думать о таком в преддверии приезда комиссии?

– Только об этом. И давно, – улыбнулся он. – Может, я могу рассчитывать хотя бы со временем на «ты»? Я как-то странно себя чувствую…

– Мне пока не удается. – Вера потупила взор, задыхаясь от неловкости. – Да и потом… мне неудобно перед людьми. Все же пока мы в лагере…

– Я же не тороплю ни с чем, – вымолвил Ларионов. – Главное, чтобы ты была рядом.

Вера обернулась на заключенных.

– Я пойду к ним. – Она не могла более выносить этого прилюдного разговора.

– Ступай. Я – в администрацию.

Файгельман посвятил Клавке стихотворение о женской доблести. Зачитал его вслух. Вера думала, что люди удивительно раскрывались в этих экстремальных условиях.

Клавка рдела и была счастлива.

– Для меня никто никогда не делал того, что делаете вы все! – Она уткнулась в ватник Веры.

Глава 21

Перед приездом комиссии будто наступило затишье. Люди занимались привычными делами, но при этом шла непрерывная подготовка. Заключенные и администрация понимали, что ключевую роль придется играть Ларионову. Однако, как проповедовала Инесса Павловна, оркестр обязан играть слаженно; импровизация не должна быть непрофессиональной и фальшивой.

Недалеко от сожженной конюшни уже принялись возводить новую. Лагпункт после суток хаоса и перестройки некоторых процессов приводили в порядок.

Веру с утра захватила мысль, что если все обернется совсем страшно, им надо бежать. Она не могла представить, что Ларионова увезут из лагеря в наручниках. Старалась гнать пугающие образы, но напряжение нарастало. В течение дня Вера боялась говорить об этих страхах с Ларионовым, а тот казался благодушным, и все в лагпункте заметили, что хозяин буквально на подъеме.

Вера бы тоже чувствовала вдохновение, но душу отравлял яд страхов. Она боялась репрессивной машины и считала, что в ход должны идти любые средства обороны, лишь бы не попасть в беспощадные ее жернова.

Почему-то было уютно от присутствия Клавки. Той были неведомы страхи и сомнения, что невольно немного успокаивало. Вера не понимала, что все эти месяцы напряжения и борьбы попросту истощили ее ресурсы. Не могла понять, почему другие зэки не были так напряжены, в то время как она ощущала в спине точно стальной штырь.

Кроме того, Вера вдруг растерялась и не могла решить, как быть вечером: прийти в барак на поверку, а после – в дом Ларионова? Либо идти сразу в дом? Либо вообще в дом не идти, а устроиться в бараке?

Но там уже не было ее вещей, а забрать их из дома Ларионова тоже было немыслимо. Вера не была уверена, приезда комиссии она больше боялась или возникшей неопределенности. К вечеру вовсе сникла и билась, как хрупкая птичка, в силках тревог и сомнений.

Как всегда в минуты душевной сумятицы, она под вечер забралась в учебный класс. Зажгла керосинку и принялась просматривать сочинения. Постепенно любимое занятие стало успокаивать мысли. Вера позабыла о поверке, а потом вовсе решила не идти в барак.

Ларионов отправился вечером в баню с Кузьмичом, а после искал Веру, но никто не знал, где она. Ночной наряд ей не причитался.

– Григорий Александрович! – Балаян-Загурская, запыхавшись, перекатывалась через плац, спеша ему навстречу. – «Свет, воссияй с востока,//Чтоб я могла бежать в Афины, прочь//От злых людей, чье сердце так жестоко!»

Ларионов не знал, что уже и думать. Аллегориями была прошита вся их жизнь.

– Александровой не было на поверке. Фролов приказал доложить вам, – наконец расшифровала свое сообщение на языке зоны «Царица эльфов».

– Я понял, – сказал Ларионов спокойно и сглотнул. – Ступайте в барак. Разберусь.

Он направился в библиотеку к Губиной, где «мама Люба» обычно коротала время до самой ночи. В окне второго этажа горел свет. Губина со спокойствием, как само собой разумеющееся, сказала, что Вера с вечера наверху.

Ларионов поднялся по лестнице и вошел в класс. Вера обернулась, все еще держа в руках лист с сочинением.

– Верочка, ты что здесь? – тихо спросил он. – Я тебя обыскался. Загурская тревогу подняла – ты не пришла к поверке.

Вера молчала и смотрела на него большими глазами.

– Ну что случилось? – Ларионов подошел к ней, сел на край стола и потянул ее за руку. – Поди ко мне.

Она встала, и Ларионов притянул ее.

– Послушай меня, – промолвил он. – Слишком быстро все происходит, слишком много перемен… Проводим комиссию с Божьей помощью, и все постепенно наладится и перестроится.

Вера отрешенно кивала в такт его речи.

– Я знаю, что ты немного обескуражена неясностями. Их немного, но они есть. – Ларионов притянул ее еще ближе, и она уперлась головой в его гимнастерку. – Дай мне время, Вера. И себе тоже. Только не отдаляйся.

Голос Ларионова немного дрожал, Вера чувствовала поцелуи на своей макушке.

– Я на все готов, чтобы ты была в моей жизни.

Вера нежно обняла его и заплакала.

– Ну что такое? – Ларионов приподнял ее лицо. – Что за ручейки у нас тут пошли?

Он засмеялся и крепко прижал ее к груди.

– Ничего не бойся, душа моя, – ласково заговорил он. – На поверки тебе больше являться не надо. Дом – твой, ты в нем теперь хозяйка.

Вера засопела с новой силой.

– Если тебя что-то тревожит, говори мне. Вместе все решим. Я буду терпелив, и ты привыкнешь ко мне. Не хочу спешить и пугать тебя сразу всеми странностями мужского мира.

Вера подняла глаза и слабо улыбнулась. Ей стало спокойнее. Не только слова Ларионова, но и его елейный речитатив ласково