Дассария - Абай Тынибеков

Такого не было ещё никогда. Весть для родовых правителей была неожиданной. Они пребывали в полной растерянности, не зная, как поступать им без соблюдения надлежащего ритуала при приветствии властителя и его свиты, в обязательном порядке связанного с торжественным гостеприимством. В каждом стойбище оуто-ваны и особенно акимы ожидали появления великого шаньюя по-разному: кто со страхом и трепетом, а кто и с искренней радостью. Лишь одно обстоятельство уравнивало их положение: они понимали, что он наносит такой своеобразный визит неспроста. Ещё на подступах к первому на пути становищу, кишащему людьми, он был встречен почётным караулом во главе с оуто-ваном и акимом. Вступив в него под дробный грохот сотен барабанов, Мотун всем своим видом и поведением дал понять и правителям, и всему собравшемуся народу о необычайной значимости своего прибытия к ним. Строгий и величественный, он восседал на красивом коне, направляя его к главной площади, не обращая никакого внимания на коленопреклонённых подданных. На робкое предложение оуто-вана отдохнуть с дальней дороги и вкусить приготовленные в его честь яства он никак не отреагировал, словно и не слышал сказанного им, чем немало напугал его и очень насторожил акима, также следовавшего рядом с ним. Тысяча его личной гвардии расчищала перед ним путь, тесня в стороны всех, кто там оказывался, создавая живой коридор. Люди не смели поднимать головы, часто попадая под копыта скакунов, давя друг друга и спешно отползая. В одно мгновение главная площадь была очищена войсками и взята ими в плотное кольцо. Остановив скакуна посередине, шаньюй окинул цепким взором всю округу и поднял руку, в которой сжимал плеть. Барабаны замолчали, люди притихли.

– Подданные мои, я пришёл к вам с благодарностью за ваше мужество и преданность! Чужая земля вобрала в себя многих из наших рядов. Но отныне и навсегда она стала нашей. Жертвы принесены не зря, а во благо каждого из нас. Мы все начинаем здесь новую и сытную жизнь. На этих благодатных и необъятных просторах, пропитанных уже нашей кровью, мы осядем навечно и установим только свои порядки. Нас, старших летами, однажды не станет, но эти земли будут радовать взоры наших многочисленных потомков, – низким спокойным голосом начал Мотун.

Он видел тысячи и тысячи глаз, устремлённых на него. Он слышал сдержанное людское дыхание и даже чувствовал биение их сердец.

– Я привёл вас сюда и обещал достойное спокойное будущее. Теперь оно уже неизбежно. Да, прежние хозяева этих изобильных мест пока ещё не повержены, но уже не страшны. Однажды вы поверили мне и смело пошли за мной. Я же верую в вас всегда, где бы мы ни были и как бы ни сложилась наша судьба. Мы должны быть ещё сплочённее и как никогда едины. Ничто и никто не может помешать нам быть там, где мы хотим, и жить так, как мы желаем. Каждый из нас должен продолжать свято блюсти наши устои, честно исполнять свой долг и всегда помнить о величии наших предков, – услышав гул одобрения, он ненадолго замолчал, затем вновь поднял руку, призывая к тишине.

Повернув голову к оуто-вану, он вдруг приказал ему:

– Всех военачальников, начиная с десятника, выведи на площадь.

– Повинуюсь, великий шаньюй, – склонил тот голову и сразу, не мешкая, громогласно выкрикнул его веление.

Вскоре военачальники всех уровней, каждый в строгом соответствии со своим рангом, выстроились за спиной Мотуна.

– Все здесь? – спросил он.

– Все, великий шаньюй, – ответил оуто-ван.

– Сойди с коня, преклонись перед народом и повтори всё, что я скажу. Следом за тобой, когда я дам знать, должны говорить и они, – взглянув на ровные ряды военачальников, тихо повелел властитель.

– Повинуюсь, великий шаньюй, – оуто-ван спрыгнул с коня и опустился на колено.

– Подданные мои, наступил важный миг в нашей жизни! Слушайте всё, что я скажу. Запоминайте каждое моё слово! – Мотун вытянул руку в сторону военачальников. – Все они получили свои назначения от меня, правителя всех хуннов, ради преданного служения мне и всему нашему народу. Дабы оно, это служение, длилось всегда и никогда не подвергалось сомнению, сейчас каждый из них даст клятву верности мне и присягнёт перед вами, – Мотун перевёл взгляд на оуто-вана. – Громко и внятно повторяй за мной: клянусь духом предков, своей жизнью и здоровьем, жизнью и здоровьем своей семьи и своих потомков в честном и праведном служении шаньюю и всему народу хуннов. Присягаю в вечной верности шаньюю и народу. Если я нарушу принесённые клятву и присягу, то пусть духи предков, Земли, Воды и Вечного Неба тяжко покарают и меня, и весь мой род до самого последнего моего отпрыска.

Оуто-ван повторял всё сказанное шаньюем. Когда он произнёс за ним последнее слово, то уже весь истекал потом. Такого прилюдного обещания никто никогда не давал. Сотворённое великим властителем невиданное доселе действо настолько сильно потрясло всех присутствующих, что несколько человек, не выдержав напряжения, упали без сознания. Едва держась на ногах, оуто-ван поднялся и утёр руками лицо.

– Ну а теперь твой черёд, аким, – взглянув на побледневшего правителя рода, повелел Мотун.

Рухнув на колено, дрогнувшим от волнения голосом, заметно запинаясь, тот стал также произносить слова клятвы и присяги. Церемония длилась почти весь день. Она коснулась всех без исключения лиц, кто занимал в роду хоть какую-то должность, независимо от того, воинская она или гражданская. Все остальные простые миряне, покидая в сумерках главное селение, разъезжались под огромным впечатлением от увиденного зрелища, всю дорогу не переставая восхищаться находчивостью великого шаньюя, вспоминая всё случившееся и цокая языками.

Весь следующий день шаньюй посвятил отдыху, вкушая поднесённые ему яства, внимательно следя за поведением оутована и акима, отмечая про себя произошедшие в них пере мены, выраженные в повышенной покорности, и от этого пребывая в довольстве собой. Следуя поставленной цели, он посетил все стойбища, где уже знали о его нововведении и готовились к нему, трепетно заучивая слова клятвы и присяги. Таким образом, шаньюй Мотун, помимо тел своих подданных, всецело и окончательно завладел и их душами. Больше всего его интерес распространялся на власть имущих. Он бесповоротно лишил их возможности даже мысленно перечить его воле, тем самым обезопасив своё главенствующее положение от возможного предательства и покончив с мздоимством, учиняемым некоторыми из них, делая ставку не на их бездумное почитание себя, а на всеобъемлющий страх. Он в очередной раз убедился в силе слова, значительно преобладающей над физической мощью. Если прежде нужно было беспрестанно следить за каждым из них, затрачивая большие усилия, то