Сын весталки - Ольга Александровна Шульчева-Джарман

Тот упал на скамью, сбросил на землю плащ и рассмеялся, хлопая себя ладонями по бедрам.

— Ты чего это? — с тревогой спросил Фессал.

— Я еду в Александрию, Телесфорушка! В саму Александрию! Да благословит Асклепий Кесария архиатра — он нам с Филой и за отца, и за старшего брата!

Тут Посидоний смолк, словно перебив себя на полуслове.

— Не думай, что я позабыл своих отца и старшего брата, Фессал, — вдруг горячо воскликнул он, обращаясь к юноше, хотя тот вовсе не спорил, а все более и более встревоженно смотрел на товарища. — Не смей так думать!

— Да ты что, Донион, — пролепетал Фессал. — Всякий знает, что Кесарий врач — благородный человек, и такого не осудительно назвать вторым отцом…

— Я рад, что ты меня правильно понял, — заявил, как ни в чем не бывало, Посидоний, поднимая плащ с земли, встряхнул его и застыл, скрестив руки на груди. Радостная лихорадка, его охватившая, схлынула, не оставив и следа.

— Подумать только, уже почти год прошел с тех пор, как мы в Новом Риме, — произнес осторожно Фессал, обращаясь к Посидонию. — Как время летит…

— Да, все круговращается, все разрушается… — ответил, медленно произнося слова, Посидоний. — В одну и ту же реку дважды входим и не входим…

— Но, во всяком случае, ты поедешь учиться в Александрию, — заметил Фессал. — Этот год для тебя принес добрую удачу.

— В Юлианов год мне улыбнулась Тюхе! — засмеялся Посидоний. — Ты знаешь, Фессалион, я даже в самых смелых мечтах не мог представить, что я отправлюсь в Александрию. Отец, когда еще был здоров, и все это… еще не случилось… говаривал, что непременно отправит нас с Филой туда учиться, а мама была против, и он шутил, говоря, что она сможет поехать с нами, чтобы присматривать за Филой — чтобы его никто не обижал… Давно это было, и мы с Филой были совсем другими… Река унесла те дни, и принесла другие, и снова их унесет…

— Посидоний, а ты не знаешь, как лучше всего лечить синкопы? — вдруг спросил Фессал, но ответить ему молодой стоик не успел.

— Донион! — загремел голос Филагрия. — А ты что тут делаешь? Уже справился с гладиаторами? Не верю! Наверное, сбежал от них со страху!

— Нет, не сбежал, — невозмутимо ответил его брат, закутываясь в плащ. — Я ассистировал Кесарию врачу. А ты что тут делаешь?

— Слушай, у христиан такие возмутительные порядки! — поспешил поделиться молодой хирург впечатлениями. — Не дают весь ладан сразу воскурить. Говорят, надо оставить, и чтобы на каждый день солнца оставалось. А я ему говорю, этому, с метлой — я сегодня хочу свой ладан весь пожертвовать, за один раз! У меня такая беда, что как раз ладана на нее впритык и хватит только. А он мне — нет, ладан дорогой, как раз по дням солнца и будем воскуривать. А я ему — неужели мне теперь каждый день солнца к вам ходить? А он мне говорит, — а тебе вообще нечего, язычнику, здесь делать! Вот так вот! Ладан ему отдай вместо Пантолеона, он его от себя воскуривать будет полгода, а меня в шею! Ну, я ему показал!

— Весь ладан сжег? — прохладно спросил Посидоний брата.

— Весь! — удовлетворенно сказал Фила, не замечая его тона. — А этот так верещал, пока я его держал, чтоб не мешал…

— Я потрясен твоим благочестием, — ядовито заметил Донион. — Что ж, со временем ты сможешь стать метельщиком в базилике Пантолеона. Напишешь мне потом в Александрию, как тут у тебя идут дела…

— Куда?! — переспросил растерявшийся гигант Филагрий.

— Кесарий врач, проведя со мной занятие, решил отправить меня продолжать обучение в Александрии, — небрежно заметил Посидоний. — Жаль, что ты ревниво воскуривал свой ящик ладана в христианской базилике, не подпуская к нему христиан — если бы ты в это время оперировал гладиаторов, как это делал я, то Кесарий врач, несомненно, решил бы ходатайствовать об отправлении в Александрию и тебя.

— Послушай, Донион, — серьезно и умоляюще проговорил Филагрий. — Давай поменяемся! Ты же не любишь хирургию! Зачем тебе Александрия? Ведь александрийская школа в первую очередь хирургией славится! А ты всегда хотел лечить душевные болезни и забросить хирургический нож при первой же возможности!

— Знаешь, теперь я передумал, — продолжал беспощадный младший брат и добавил: — Кесарий врач отправляет меня в Александрию за государственный счет. Он обещал дать два рекомендательных письма — к своему учителю Адамантию и другу Мине. Я могу написать их сам, он просто их подпишет — у Кесария архиатра очень мало времени. Кстати, я хочу помочь ему сегодня вечером в качестве секретаря — Фессал один не справляется.

На Филагрия было жалко смотреть.

— А можно, я тоже помогу сегодня Кесарию архиатру, как секретарь? — еще более умоляюще проговорил он, словно цепляясь за последнюю надежду.

— На твоем месте я использовал бы эту возможность, — важно сказал бессердечный Посидоний. — Но ты ведь не раз говорил, что секретарская работа не по тебе…

— Я передумал! — воскликнул Филагрий.

— Ну, хорошо, — ответил Посидоний великодушно. — Значит, ты засядешь сегодня вечером со мной за вощеные дощечки?

— Клянусь Гераклом! — воскликнул Филагрий.

— Тогда я порадую тебя — ты тоже поедешь в Александрию, — заявил его брат. — Здорово я тебя разыграл?

Неизвестно, что сделал бы Филагрий, во всей наружности которого проступили черты, очень роднящие его с прооперированным Посидонием гладиатором, если бы из базилики не вышел Трофим, неся в одной руке корзинку с петухом. Он оживленно разговаривал с девушкой, весело смеющейся и то и дело поправляющей покрывало.

— Трифена, ты должна понять, что мне надо принести этого петуха в жертву Пантолеону.

— Но, Трифон, у нас, у христиан, не приносят петухов в жертву! Сколько раз тебе объяснять!

— Не может быть! Меня Трофим, Трофим зовут! А кого у вас приносят в жертву? Я слышал, что у вас раньше приносили… но я не верю этим слухам… приносили в жертву маленьких детей.

— Ты дурень, Трофим! — возмущенно заявила девушка, оттолкнула раба с петухом и быстрым, независимым шагом пошла прочь, а Трофим за нею.

— Вот еще один человек, обладающий великой эвсевией![205] — заметил Посидоний. — И не стыдно тебе с рабами по святыням таскаться? Лучше бы помог Кесарию врачу.

— Я же обещал, Донион, — проговорил слегка остывший Филагрий. — А когда мы едем в Александрию?

— На следующей неделе, — гордо ответил Посидоний.

Так они и пошли к дому Кесария — огромный Филагрий, согнувшись к идущему с высоко поднятой головой Дониону, расспрашивал про Александрию и про то, как случилось, что их туда нечаянно и нежданно отправляют.