Катастрофа 1933 года. Немецкая история и приход нацистов к власти - Олег Юрьевич Пленков

широко распространена в Европе в XIX в., а ее истоки находятся в начале XVIII в. Более того, расовое учение возникло не в Германии, а во Франции, евгеника – в Англии. Первоначально расовое учение не носило экстремально антигуманный характер, каковым оно представляется ныне, каковым его сделали нацисты. Именно поэтому английский историк Ashby Montagu назвал свою великолепную книгу о расовой проблеме весьма точно: «Опасный миф человечества. Расовое заблуждение» (Man᾽s Dangerous Myth: The Fallacy of Race. Oxford, 1974). «Опасными» расовые мифы стали относительно поздно – по крайней мере, только после нацистов, а до этого они воспринимались как один из культурных стереотипов. На этот стереотип, как правило, не делали акцента, и он долгое время оставался в тени. Сразу внятно и доходчиво растолковать этот тезис трудно, я это сделать не могу, поэтому буду к нему возвращаться по ходу анализа.

После обнаружения индоевропейской языковой общности очень модными сделались исследования, посвященные проблемам истории арийских народов, их особенностям, взаимосвязям, культуре. Честь открытия индогерманской языковой, а следовательно, и культурной, и кровной, общности, принадлежит великому немецкому философу Фридриху Шлегелю, который свое открытие обнародовал в 1808 г. в книге «О языке и мудрости индусов». Открытие индогерманской общности от Ирландии до Индии произвело фурор, встал вопрос о том, что либо все европейские народы одного происхождения, либо древние арийцы захватили и ассимилировали всю Европу и большую часть Азии. Склонялись ко второй версии, тем более что в древнеиндийских легендах говорилось о светловолосых голубоглазых богах, отсюда представление об индогерманской или арийской расе. Первоначально эти представления, мечтания не носили самоценного характера (таковой они приобрели лишь у нацистов), а более были выражением присущего немцам в XIX в. стремления к художественной, философской, духовной автаркии, а также желания найти подкрепление ущемленному во время наполеоновских войн национальному чувству. Поэтому в Германии художественные достижения рассматривались не только с эстетической точки зрения, но более ценилось соответствие национальным ценностям, народность.

Вопрос о взаимосвязи расы, физического типа с особыми моральными свойствами человека, его интеллектуальными способностями, особыми возможностями восприятия и оценки происходящего прямо напрашивается и представляет собой большой познавательный интерес. Существует ли в самом деле взаимосвязь между расой и ее интеллектуальными или эмоциональными способностями? С одной стороны, такая постановка вопроса непозволительна с точки зрения христианской морали, а с другой стороны, научные данные на этот счет носят весьма неопределенный характер, поэтому вариантов ответа на этот вопрос много, открывается широкий простор для всяких спекуляций. В самом деле, связь между физическим обликом человека и его способностями кажется очевидной, но в таком случае, как объяснить, что, положим, некоторый процент негров в США превосходит своих белых сограждан в экономической, культурной сферах? Творцы и адепты расового мифа удовлетворялись дилетантскими, авантюристическими теориями, когда фантазия мифотворцев абсолютно ничем не была стеснена. Ханна Арендт весьма точно определила, что сила убеждения идеологии, в том числе и расовой идеологии, – это не пропагандистский трюк, предназначенный для разрушения здравого человеческого рассудка, нет, идеология должна всем своим содержанием удовлетворять какие-либо желания людей, способствовать реализации их политических потребностей. Вера в идеологию достигается исключительно ее политической точностью. «Любая идеология, – писала Арендт, – была прежде всего политическим оружием, а уж затем развивалась в политическое содержание, так случилось с расовой идеологией. Псевдонаучный аспект расовой идеологии проистекает, с одной стороны, из научных суеверий XIX в., а с другой стороны – из того простого факта, что ученые более, чем кто-либо, подвержены давлению общественного мнения»[728].

Традиция превознесения нордического расового типа – высокорослого, светловолосого, голубоглазого – идет от французского графа Гобино, книга которого «Размышления о неравенстве человеческих рас» вышла в 1853 г. Гобино не желал удовлетвориться своим происхождением от честных бюргеров города Бордо, а искал своих далеких предков и оправдывал свое отвращение к демократии примером благородных норманнских викингов, некогда захвативших почти все приморские города Европы. У Гобино все сводилось к «железному» закону расы, вокруг которого вращалась вся история. Гобино полагал, что наиболее ценной расой являются арийцы, а среди арийцев – германцы. В конце XIX в. российский исследователь Деникер ввел обозначение «нордическая раса»[729], антиподом которой являлись физически дегенерирующие и духовно исчерпавшие себя семиты. Гобино в отличие от своих последователей в ХХ в. как правоверный католик стремился избавиться от негуманного впечатления от своей теории, которую он пытался привести в соответствие с католицизмом[730]. Людьми самой лучшей расы Гобино считал англичан и скандинавов, немцев он расценивал как народ в большей своей части негерманский. Гобино совершенно уничижительно отзывался о славянах: «Славяне – это самая старая, самая выработавшаяся семья, какая только есть на белом свете. Они исчерпали себя еще до кельтов»[731]. Интересно, что, на взгляд Гобино, художественная одаренность и успех в литературе и искусстве возможны лишь при наличии примеси негритянской крови.

Любопытно, что если Гобино и его французские последователи после Великой французской революции относили французское дворянство к потомкам германцев, а простой народ, считали они, имел кельтское происхождение (Огюстен Тьери в 1840 г. писал о «германском дворянстве» и «кельтской буржуазии»), то в Германии расистская доктрина имела уже подчеркнуто народнический («фёлькишский») характер. Как писала Арендт, «если во Франции расизм служил раздору дворянства и народа, то в Германии он стал основой объединения народа для отпора внешним врагам. И так же, как поражение французской аристократии лишило смысла расовую доктрину, так и немецкое органическое восприятие истории после основания бисмарковского рейха потеряло свое политическое значение»[732].

Ханна Арендт сделала очень ценное наблюдение, что, начиная с Гобино, все расовые доктрины носили характер учений о закате культуры, впрочем, еще и до Гобино один из расовых доктринеров, Бенджамин Дизраэли, также писал о закате культур. Гегель и его последователи в диалектическом описании хода мировой истории вообще не принимали в расчет феномен заката, конца человеческой истории. «Вся энергия Гобино, – писала Арендт, – нацелена на поиски закона, в соответствии с которым погибают народы. В этом отношении на него не влиял ни Дарвин, ни кто-либо другой»[733]. Гобино гораздо радикальнее Шпенглера предрекал конец человеческой истории, главную причину грядущей гибели человечества Гобино усматривал в смешении рас. Он предлагал заменить вымирающую аристократию арийцами, которым в условиях демократии грозит опасность смешения с людьми неарийской крови[734]. Многие идеи Гобино и дух его учения был воспринят и даже получил некоторое развитие в творчестве таких далеких от расизма людей, как Ипполит Тэн, Фюстель де Куланж, Эрнест Ренан[735].

Через шесть лет после опубликования книги Гобино в Англии, в 1859 г., вышло в свет «Происхождение видов» Чарльза Дарвина. С этого момента расизм