Прощание с пройденным - Владимир Николаевич Крупин

class="p1">После вуза телевидение. Бывали и более-менее гонорары. Сидим, гуляем. В дверь скребётся бедняк. «Парни, дайте на хлеб». Витя Крейдич командует ему: «Выйди, закрой дверь. Потом резко её вышиби и скажи: «Витька, Володька, дайте четвертную!»

ВАСИЛИЙ ВЕЛИКИЙ: Обязанность воспитателя – знать светские науки, «подобные листьям, которые служат украшением для древа познания христианского и охраной для плодов его»!

ЦЕЛИ ВОСПИТАНИЯ: – Направить мысль к истине, чувства к красоте, волю к добру, всего человека к Богу. Пробудить и развить деятельное стремление подражать Творцу.

ОТЕЦ О КОМ-ТО из Уржума: «Ходил к ссыльным, те научили курить и читать листовки. Отец у него нашел папиросы «Трезвон» и «Тары-бары» и выпорол. Он сказал: «Ты меня обидел, я ухожу и приду только на твои похороны». Так и сделал. А мать после похорон забрал к себе. Увезли имущество на двадцати двух подводах».

ВЯТСКОЕ РАЗГОВОРНОЕ: «Мы жениться с тобой бум или не бум?» То есть будем или не будем?

Девушка парню на вечёрке: «Ада, а то уду». То есть: пойдём, а то уйду.

ВЫПИВШИЙ ПИСАТЕЛЬ в буфете Дома литераторов другому: «Старик, давай уж правду жизни выражать, раз другое не можем».

– Да, старик, если уже нечего сказать, давай говорить правду, раз нечего больше.

УЖЕ НЕ ПОМНЮ, откуда выписал, но выписки точные. Описание восторженных встреч царей Александров Второго и Третьего и Николая Второго. И описание встречи моряков из команд крейсера «Варяга» и канонерской лодки «Кореец».

И далее: «В первые годы новой власти так же радостно, как и царей, встречали наши земляки на перроне первых лиц молодого советского государства Я.М. Свердлова и М.И. Калинина».

Речь о городе где-то по дороге от Чёрного моря к Москве. Воронеж? Курск? Харьков? Белгород? Рязань?

НА ВОРОВСКОМ ЖАРГОНЕ задний карман брюк называется «чужой»: из него легко вытянуть содержимое.

Гаишник останавливает. «Сейчас будет ошкуривать».

УЧИТЕЛЬНИЦА УЧЕНИКУ: «Ты умываешься? Что ты такой неумытый?» – «Умываюсь!» – «А полотенце есть у вас?» – «Нет». – «А чем вы утираетесь?» – «Папка рубахой, мамка юбкой». – «А ты?» – «А я так сохну».

– О, ЭТОТ ЖАНР эпистолярный, прилипчивый как клей столярный.

Живём в своей земной обители. В ней все начала и концы. Мы чаем выйти в долгожители, да вот, выходим в мертвецы.

ДВА ГЛУХИХ: «Идёт дожж». – «А я поймал вошь!» – «Идёт дожж да и с градом». – «Не одну поймал, а две рядом».

ПОРОСЁНОК. МАМА: – Горимость, возгораемость тогда была высокая, Яколич всё время в лесу. А лето идёт, я переживаю: поросёнка надо купить, а то к зиме не успеть выкормить. И денег всего сто рублей. На базаре мужик продавал по двести пятьдесят. У него двенадцать штук. Прошу: вот этого продай, самого маленького. Он говорит: ведь он из этого же гнезда. Его родная мать чего-то не взлюбила, отпихивала. А мне самой он понравился: лопаточки крепкие, меж ними два пальца уместились, это хороший признак. Хожу по базару, хожу, а меня всё так и тянет к этому поросёнку. Соседка купила за двести пятьдесят. Ну, надо уходить. Мужик кричит: «Молодуш, молодуш!» Ой, ведь меня. «Бери своего, всех продал, этого не берут. Обиженный он, его матка отшвыривала». Я взяла, ровно дитя к груди прижала, он и не пискнет. Принесла, поила молочком. По полстопочке. Яколич приехал из леса на два часа, прямо весь исплевался: «Заморыш, дохляк, ведь подохнет». Я молчу. Сырое яйцо взбивала, добавляла немного песку сахарного. Опять с молоком. По пять-шесть раз кормила. Стала уже наливать по полной стопочке. Мучки подмешивала. Сидел в ящике. Меняла подстилку, днём выносила на травку. Самой-то было не очень заметно, а Яколич приехал, глядит на него, спрашивает: «А тот-то заморыш где?» – «Да это он и есть!» – «Ну, мамочка, ну, ты чудесница».

Соседка зовёт: – «Зайди, посмотри». – Я зашла, гляжу, ведь покупала она большенького, больше моего, а сейчас мой больше. Соседка говорит: – «Давай твоего посмотрим». – Я боюсь: обахает, сглазит, изурочит. «Давай завтра». Утром приходит, а я перед тем его святой водичкой побрызгала. – «Ты, – говорит, – не того показываешь».

Ой, а ещё одного в другой год за восемнадцать километров несла. В мешке за плечами. Ни разу не присела. Пока молчит – бегу. Начинает верещать – разговариваю с ним, успокаиваю.

Когда их резали к зиме, я, чтоб не видеть, не слышать, из дому уходила.

ПАВЕЛ НИКОЛАЕВИЧ был один из зачинателей так называемого старосимоновского движения. Старосимоновцы, как они себя называли, добивались возвращения церкви на территории завода «Динамо» и возрождения могилы иноков Александра Пересвета и Андрея Осляби. И добились! Много дней они отработали, когда компрессорный цех, в который превратили церковь, стал возвращаться в своё назначение. Сколько же они всего перетаскали, перекопали. Мучились и радовались.

И не их нельзя позабыть, ни, особенно, Павла Николаевича. Он жил где-то по Рязанской дороге. Даже и фамилии его я не запомнил, а может, и не знал. Но знаю наверное то, что он много, много лет подряд ездил ежедневно, повторяю, ежедневно, в Третьяковскую галерею, где была икона Владимирской Божией Матери, и, стоя перед ней, на память читал Акафист в Её честь. А жил неблизко. Ежедневно, кроме вторников, когда в Третьяковке выходной.

И я уверен, что именно во многом по его молитвам икона вышла из застенков галереи и обрела место в Божием храме.

Ещё один рассказ вспоминаю. На сей раз из северной столицы. Матушка Мариамна: «В годы хрущёвских гонений у монастыря на речке Карповке, где были мощи святого праведного Иоанна Кронштадтского, стоял милицейский пост, и милиция не разрешала останавливаться у обители. Торопила проходить. Но верующие, любя великого батюшку Иоанна, несли молитвенную вахту на другой стороне Карповки. Сменяя друг друга, читали Неусыпаемую Псалтирь. Вот такие два свидетельства из русской жизни.

Рядом с гонениями на Христа жертвенность. Ещё недавно было открытие выставки личных вещей и рукописей святого Иоанна. В здании Госархива на Пироговской. Открывал выставку святейший Патриарх Алексий 2‑й. Пояснения давала монахиня монастыря на Карповке. Рядом с ней, то ли охраняя, то ли контролируя, шла смотрительница.

Великий святой, так много спасительного сказавший русским людям. Которые его не послушали и, будто испытывая предсказания о. Иоанна о братоубийстве, пошли прямохонько в него. В огонь, сжигающий Россию, и в кровь.

Незабываем его стремительный, чёткий, взлетающий к концу строки почерк. Отрадно, что ещё многое из его наследия будет обнародовано. Но Госархив бумаги святого Иоанна не отдаёт. По какому праву? А по какому праву хитрые большевики победили глупых жандармов? Тут музей, тут всё под стеклом, тут всё мемориально. А будь это в книге, можно было