Концертмейстер - Максим Адольфович Замшев

куда-то тащил, кто-то с кем-то о чём-то переговаривался, горлопанили разносчики газет, около выходов из метро начинали рабочий день попрошайки, старые проститутки кутались в искусственные шубы на перекрёстках отходящих от бульвара Сен-Дени улиц.

Здесь всем хватает места. Здоровым, больным, инвалидам, клошарам, попрошайкам. Ценности республики превыше всего. И у левых, и у правых. А в СССР после войны, ей рассказывала Людмила Дюмаж, скопилось такое количество инвалидов, попросту обрубков, без рук и без ног, так рьяно они попрошайничали, играя на гармошках и распевая фронтовые песни, что партия взяла их всех и отправила на Валаам, чтоб вид не портили. На острове до сих пор огромный дом инвалидов. Говорят, живут они там в нечеловеческих условиях.

Людмила Дюмаж создала фонд, призванный поддерживать русских музыкантов, писателей, художников, живущих во Франции. Она настояла, чтобы фонд вскоре после эмиграции Михновых организовал концерты Семёна. Лена сразу же с ней подружилась, ощутив что-то родное, близкое. Между ними сложились короткие, почти заговорщицкие отношения. Лена часто приглашалась Людмилой на кофе в шикарную квартиру Дюмажей на бульваре Распай. Женщины судачили о мужьях, Людмила, живущая в Париже больше четверти века, посвящала Лену в тонкости парижской жизни. Михнова за десять лет привязалась к ней почти как к матери. И вот теперь их свяжет ещё кое-что.

Что же ждёт её? Куда она сейчас идёт?

Ей уже не двадцать лет. Сейчас декабрь 1985 года. Она в Париже. Она жена очень известного пианиста, десять лет назад бежавшего из СССР.

Ночные заведения закрылись совсем недавно. Кое-где ещё бросались в глаза сиротливые следы гульбищ: скопища окурков, пивные банки, просто мусор. Из кофеен с каждой минутой острее пахло сдобой, ветерок приносил также запахи кухни и кофейных зёрен. За всё это она любила Париж. Но сейчас ей всё это вдруг показалось таким пошлым, почти отвратительным.

Пора признать: уехав из СССР, она ничего не нашла, но потеряла любимого мужчину. И никакая политика, никакая свобода и демократия, никакие республиканские ценности этого не компенсировали.

Но ничего уже не изменится. Никогда. Она знала, на что шла. Она откажется от поездки… Или нет?

Приметив стоянку такси, она села в машину и попросила отвезти её к себе, на бульвар Вольтера. Около дома в лавке у алжирца купила круассаны, клубнику и джем.

На беззвучный вопрос сидящего в гостиной и отхлёбывающего кофе Семёна ответила:

– Вот. Принесла…

Есть такие места, куда солнце проникает неохотно, а если уж и проникает, то жмурится и отворачивается. Таким местом среди прочих была квартира на углу улиц Чехова и Жуковского в Ленинграде. Там бодрствовал отец Вени и дедушка Лены.

Аполлинарий Михайлович Отпевалов давно уже приучил себя спать ровно столько, сколько требуется организму, чтоб восстановить силы. Валяться, нежиться, снова задрёмывать – это для слабаков.

Утро самое лучшее время для замыслов, ночь для их воплощения.

Вчера ему пришлось на прогулке урезонить обнаглевшую молодёжь. Сейчас он корил себя за это. Зря не сдержался. Можно было найти иной выход. Но уже поздно. Что сделано – то сделано.

Они любил сладкий крепкий чай. Не одобрял тех, кто глушит без меры кофе. Кофеин возбуждает и лишает сил, а чай помогает сосредоточиться.

Когда вскоре после войны ему на стол среди прочего легли донесения о том, что в одной из московских больниц замечены махинации с морфием, он заинтересовался этим не на шутку. Что это? Преступная группа или одиночка? Самое любопытное, что никаких свидетельств сбыта наркотика не наблюдалось. Значит, они имеют дело с очень ловким одиночкой, недюжинной смелости и изворотливости человеком, при этом он ворует препарат не для того, чтобы нажиться, – тут просматривается другая цель. Для себя? Это вряд ли. Морфинист уже прокололся бы, налетел на проверку. Выходит, наркотик требуется кому-то из близких людей. Человек, рискующий собой ради дела, которое мыслит важным, – очень перспективен.

«Такой кадр в дальнейшем мог бы пригодиться, – рассуждал Отпевалов. – Надо прошерстить ближайшее окружение всех сотрудников и выяснить, нет ли среди них кого-то, кто нуждается в сильном обезболивающем? Там точно ниточка покажется».

Так оно и оказалось.

Людмилу Гудкову он вычислил быстро. Достаточно было проследить за её другом, сопляком Лапшиным, чтобы убедиться: она таскает морфий для него. Но, читая донесения оперативников о медсестре и её знакомых, Отпевалов настроился выжать максимум из этой истории. Около Гудковой сформировался круг людей, чьи связи Отпевалова крайне занимали, – так называемая интеллигенция, узкий мирок, где каждый знает каждого. А на известных людей, как гласит один из постулатов контрразведчика, лучше всего влиять через окружение.

Вербовать интеллигентов проще, чем кого-либо ещё.

Отпевалов, как только взял Гудкову в разработку, установил в её жилище прослушку и, когда ему докладывали, о чём болтают её гости, поражался их наглости, граничащей с безрассудством. Вроде бы органы немало сил потратили для того, чтобы советские люди обретали бдительность. Но нет. Всё бесполезно! Как можно так подставлять друг друга?! Вот и композитор изображал, что уколы дополнительного морфия, которые он получал от своей знакомой и бывшей одноклассницы, – это нечто само собой разумеющееся. И только когда этот идиот случайно наткнулся на него и его агента – чего шлялся по городу на ночь глядя? – то от страха собрался вырезать себе большую часть желудка, чтобы слезть с морфия. И ведь заставил врачей. Мечтал умереть. Ничтожество. Даже смерти он не понадобился. Он идеально подходил на роль «мнимого» агента и блестяще с этой ролью справился, хоть сам и не подозревал об этом, а если и подозревал, то никогда не вякал, что от него и требовалось.

Отпевалов и сейчас, в конце 1985 года, перебирал все детали той давней многоходовой комбинации с немыслимым удовольствием. Два агента, оба на вернейших крючках, и композитор, из которого слепили «стукача», благодаря тому, что хоть подследственные и ненавидели следователей, почему-то верили беспрекословно каждому их слову.

Жаль, что после его собственного ареста всё рухнуло. А ведь Гудкова выросла в ценнейшего сотрудника. Так быстро окрутила Дюмажа, так гладко для всех обтяпала свой отъезд, такие ценные сведения стала поставлять из Парижа, что превратила его задумку в настоящий шедевр. Увы, недолго это длилось. И чего это Хозяину пришло в голову Абакумова зачистить? Ценнейшие агенты ухнули в небытие! Выдающиеся разработки псу под хвост!

Как, наверное, эта воровка радовалась, когда с ней перестали выходить на связь. А кому выходить? Об её внедрении во французскую дипломатическую элиту знали только он и Абакумов. Официально никакой операции не существовало. И как этот Дюмаж тогда быстро клюнул! Людка – настоящий талант!

Виктор Семёнович то, чему придавал значение, замыкал только на себя. Это был