Концертмейстер - Максим Адольфович Замшев

поглумиться над ними на славу. Особенно часто он приставал к Пете Севастьянову. На третий день наряда, когда Петька не слишком умело чистил картошку, он встал над ним и начал толкать его под руку, вроде как в воспитательных целях, чтобы тот поторопился. В итоге Петька прилично рубанул себе ножом по пальцу. Все два года Арсений давил в себе протест, исхитрялся как-то жить, закрывал на многое глаза. Но сейчас не справился с собой. Увидев, что творит Аракчеев, он подошёл ближе, взял из рук Петьки окровавленный нож и, злобно матерясь, направил его в сторону «летёхи». Дикая злоба владела им. Но страх перед непоправимым всё же взял верх, и в последний момент он удержался, в сердцах с силой бросил нож на кафельный пол, развернулся и оставил испуганного Аракчеева со своими жалкими мыслями.

Однако запоздалая сдержанность Арсения не спасла. Аракчеев немедленно настрочил рапорт, где докладывал, что младший сержант Храповицкий угрожал ему ножом и словами грозился убить. Разбирательство было долгим и неприятным. Кто поверит слову солдата против свидетельств офицера? Однако Бубнов, со своим опытом и хитростью, всё обстряпал так, что Арсений отделался тремя сутками гауптвахты. Но даже их не отбыл. На гарнизонной «губе» вечно не хватало места, и, чтобы посадить своего солдата, командирам надо было ехать к старшине гауптвахты мичману Тараканову и всячески ублажать его, в основном водкой и самогоном, чтобы продвинул очередь. Усов пожалел самогон! Ещё пригодится!

После дембеля дорога из казармы домой много времени не заняла. Ленинград тогда оделся в вызывающе жёлтое и красное, осень дарила дни, когда безнадёжное предчувствие зимы временно ослабевает и жизнь окрашивается ровным и медлительным счастьем.

Отец закатил по поводу возвращения сына из армии грандиозный банкет. Они не обсуждали, как собираются жить дальше, просто радовались тому, что всё это кончилось. Чем больше проходило времени, тем чаще Арсений вспоминал армию не как череду тяжёлых переживаний, а как экстремальное приключение в километре от дома. Многие парни, вернувшись на гражданку, любят бахвалиться годами службы, приписывать себе героизм, создавать чуть ли не романтический образ воина, отдавшего юность Родине. Арсению это претило. Он старался отладить свою память так, чтобы всё мерзкое, увиденное им за эти два года, не отравляло его чувство красоты.

Катя после окончания консерватории поступила на работу в дирекцию Ленинградской филармонии. Отец, похоже, посодействовал. А как иначе?

Арсения не удивил выбор подруги: как солистка она вряд ли могла бы заявить о себе всерьёз, а преподавание, судя по всему, она относила к занятиям чересчур хлопотным. Арсению Катина должность пригодилась. Она пробила ему ставку концертмейстера, которую он и занимал по сей день.

Он держал себя в неплохой пианистической форме.

Иногда приезжал в Москву и встречался с дедом. Но в последнее время они больше общались по телефону.

Катя устроила так, что ему выделили квартиру на Лесном, совсем близко от неё. Правда, когда он туда въехал, они уже не были любовниками. Но остались друзьями. То, что между ними никогда не била молния, способствовало этому как нельзя лучше.

Ровное перешло в такое же ровное.

Только без постели.

Катя всё-таки заполучила Дэна, которого выгнала жена. И похоже, дождалась настоящего счастья. Арсений часто заходил к ним. Видимо, Дэн не знал, что Арсений и Катя какое-то время составляли пару. Слишком уж был радушен.

В их отношениях с отцом после переезда Арсения мало что изменилось: то же доверие, та же забота, то же уважение и такая же выверенная годами дистанция, когда никто не может ни в чём упрекнуть другого.

Они часто захаживали друг к друг в гости.

От Лесного до Куйбышева ходил трамвай.

Арсений совсем не переживал из-за расставания с Катериной. Теперь с женщинами он вёл себя так, как хотел в данный момент, не отягощая себя искусственными обязательствами.

Никаких клятв он не давал и Вике, но жили они вместе, дружно, в странном согласии, и кажется, что эта их совместная лодка вполне осознанно двигается в тихую заводь брака.

Но теперь, в декабре 1985-го, всё сдвинулось, сбило координаты; что случится дальше, страшно было даже предполагать.

Арсений спал беспокойно, ворочался, сопел, несколько раз во сне кричал: «Равняйсь, смирно!» Саблин после каждого вскрика осторожно, боясь разбудить, заглядывал к нему, но сын Светы лежал ровно, дышал глубоко, никаких угроз его здоровью внешне не наблюдалось.

«Что он кричит? Что у него в голове? А ведь в другой жизни могли бы подружиться. У парня такие мягкие, живые глаза. И нрав прямой и честный, кажется», – горевал Волдемар.

Светлана долго не засыпала, томилась между явью и сном, то беспомощно останавливалась взглядом на Волдемаре, то отводила глаза и что-то тихо шептала – так тихо, что он далеко не всё разбирал, но главное понимал: она его по-прежнему любит. Любит больше всего на свете. Что произошло с ней, с её семьёй за эти годы? Виноват он перед ней? Или нет?

Мало-помалу у Волдемара созревал план.

Оставлять Свету здесь, такой беззащитной и такой несчастной, он не имеет права. Арсений буквально пылал от напряжённого негодования, – скорее всего, и младший сын настроен так же. Старший его просветил насчёт их. Поэтому он и не ночует дома. И откуда Арсений в курсе всего? Хотя какая разница! В семье явно не всё в порядке. Арсений тут как чужой. Давно не был дома. Почему? Всё кипит, всё болит.

Обстоятельства категорически против него.

Светлана сейчас важнее всего. Остальное – потом.

Светлана всё-таки уснула, веки её покойно опустились на глаза, и лицо разгладилось и помолодело. Щёки еле заметно порозовели, болезненность ушла совсем. Если не знать всю подноготную, то можно подивиться тому, какое счастливое у женщины выражение лица во сне.

«Приступ миновал, – рассудил Саблин. – Часто ли они у неё? В чём их причина?»

Кардиология не была его основной специальностью, но он ей жгуче интересовался. Доктор в нём жил всегда.

«Наверняка она давно не обследовалась. Возможно, никогда. Что с ней? Стенокардия? Если нитроглицерин помог, видимо, да. Где теперь её муж? В доме давно его нет. У него глаз намётанный. Здесь живут только старик и школьник. И Светлана!»

Он высвободил свою руку из её руки. Она не проснулась.

В квартире все, кроме него, спали. Это был тот час, когда никто никогда не просыпается.

Саблин неожиданно возомнил себя тут хозяином и тихо, как тень, начал перемещаться по комнатам, испытывая от этого наслаждение.

C каждой минутой он укреплялся в своих намерениях.

Первый поезд метро в полшестого утра, первый автобус во Владимир