Концертмейстер - Максим Адольфович Замшев

Моцарта. Солировал Виктор Мержанов. А во втором – Реквием Лапшина. На купленных им в Москве полтора года назад пластинках Реквиема не было. Интересно, что это за музыка? Хотя Лапшин плохо написать не может.

Мержанова долго не отпускали со сцены. На бис он сыграл «Итальянскую польку» Рахманинова и ми-минорную прелюдию Шопена. После антракта зал немного опустел.

«Вероятно, ушли те, – расстроился Арсений, – кто записал Лапшина в сталинские стукачи. Зачем тогда приобретали билеты?»

После исполнения Реквиема музыканты вызвали на сцену композитора. Он выглядел скромно и даже потерянно, кланялся неумело и быстро ушёл. Баршай хлопал ему вместе со зрителями.

Арсений проводил Катю до дому. Она зазывала его на чай, но он сослался на то, что ему необходимо вернуться до конца увольнительной. Тогда Катя обняла его и чмокнула в губы. В этом поцелуе больше было дружеского. Но и другое тоже присутствовало. Он обещал позвонить ей.

Но так и не позвонил.

На второй год службы жизнь Арсения значительно изменилась. Теперь рядовой Храповицкий вместо подворотничка пришивал кусок простыни, не застёгивал крючок на воротнике и носил ремень с чуть загнутой бляхой. Перед Новым годом ему присвоили звание младшего сержанта СА и назначили командиром отделения. Конечно, никакой свободы автоматически это не давало, но при наличии сноровки и смелости, а также при доскональном знании академического распорядка можно было иногда безнаказанно нарушить устав, позволив себе несанкционированные выходы в город в гражданской одежде. «Гражданка», хоть и довольно изношенная на вид, хранилась почти у всех солдат. Прятали её с особым тщанием. Усов найдёт – немедленно устроит из неё во дворе костёр. И такие пожарища иногда полыхали под громкие старшинские проклятия, пока остроумный Петька не изобрёл гениальный способ оберегать гражданку от усовских бесчинств. Подполковник Бубнов не обладал атлетическим телосложением и богатырским ростом, и потому все репетиции или оркестровые собрания проводил стоя на дирижёрской подставке. Видимо, для того, чтобы выглядеть более грозно. И вот внутри этой подставки бойцы и сложили всю «гражданку», что имелась в расположении. Расчёт оказался на редкость верным. Там её никому в голову не приходило искать.

Обсуждая это, солдаты неизменно посмеивались. Слишком уж комично выглядел Бубнов или иногда также забиравшийся на подставку Усов, когда громогласно грозили покончить навсегда с существованием в казарме гражданской одежды.

Первая ночь 1977 года выдалась бурной для Арсения. Конечно, в казарме отмечать Новый год не большое удовольствие, да и риск немалый, но солдаты оркестра выдумали хитроумный план. Стол они накрыли в каптёрке. На случай прихода патруля или дежурного по Академии крохотное помещение закрывалось снаружи на ключ, а солдаты мигом забирались под одеяла и изображали из себя крепко спящих. Не повезло лишь дневальному и дежурному, им не наливали из опасения, что проверяющие, если придут, учуют запах алкоголя. Правда, и тот и другой взяли с товарищей железное обещание при первом же случае компенсировать им пропущенное распитие.

Арсений, осушив бокал «Советского» сладкого шампанского, погрузился в такую глубокую тоску, какой от себя не ожидал. Захотелось как можно скорее увидеть отца, вдохнуть запахи квартиры. Однако для самоволки время хуже не придумаешь. В праздники бдительность армейского начальства в разы усиливается. Конечно, можно было уговорить себя, что офицеры тоже люди и им приятней в Новый год пить и закусывать, чем нарушителей ловить, но вдруг по Академии сегодня дежурит какой-нибудь чокнутый отставник?

Засекут – тогда ему конец! Подставит и себя, и сослуживцев.

И всё же он решился!

Выпившие товарищи, конечно, ему попеняли, но он сослался на вымышленную подругу, к которой ему нужно съездить. Вырваться на встречу с барышней – в армии дело святое! Препятствовать этому – западло.

На проспекте Маркса он огляделся: не бредёт ли где бессонный академический патруль? Вокруг ни одной живой души. Только острый бесприютный запах зимы. Только бесконечное небо, сегодня не серое, как обыкновенно, а тёмно-синее с бессонным бельмом почти полной луны.

Направился к Неве, чуть наклоняясь вперёд, тем самым закрывая лицо от ветра. Чуть вдалеке, по правую руку, словно впечаталась в берег «Аврора» со своими тремя трубами и вытянутым корпусом с острым носом. Над ней изящные контуры Нахимовского училища соединялись с небесной твердью, а немного левее чёрным массивным прямоугольником приземлял весь вид сталинский многоэтажный дом.

На мосту Свободы Арсений задержался. Обожаемый, самый лучший вид на город сегодня не вдохновлял. Слишком сиротливо жались друг к другу особняки на набережной Кутузова, слишком тёмными и поникшими были их стены, слишком широкой и безалаберной заледеневшая Нева. Он уже давно научил себя проходить со спокойным, недрожащим сердцем мимо поворота на улицу Чапаева. Сейчас он, правда, в первый раз предположил, что, наверное, в комнату, где они с Леной разбросали столько счастья, уже кто-то въехал. Куда делись мебель, посуда? Кому-то достались? Или родственникам позволили забрать вещи? Хотя какая теперь разница!

В конце улицы делила перспективу надвое тонкая игла Петропавловки. Это его маяк. Его ориентир. Там, рядом с ним, папа! Они часа полтора назад поздравили друг друга по телефону. Наверное, он обрадуется, когда увидит его.

Неизвестно откуда в это время взявшийся мимо него прогремел трамвай! Внутри не было ни одного человека.

Как только он открыл дверь в их с отцом квартиру, то услышал отцовский голос, что-то увлечённо пересказывающий. Странно! У него гости? Почему он ничего не сказал? Второй голос оказался женским. Папа встречал Новый год вместе с женщиной? Это было неожиданно.

– Олег! Там кто-то, по-моему, пришёл.

– Не может быть, тебе показалось.

– Нет-нет. Точно.

Олег Александрович вышел в коридор:

– Боже мой, сынок!

– С Новым годом, папа!

– И тебя, мой дорогой! Как тебе удалось уйти оттуда? Дали увольнение?

– Сейчас можно. У офицеров и прапорщиков тоже есть новогодняя ночь.

Арсений как был в шинели и шапке, так и стоял.

– Здравствуйте. – Из-за спины Храповицкого-старшего выглянула миловидная женщина лет тридцати. – Раздевайтесь, что же вы стали?

Арсений, оказавшись за праздничным столом, уже не мог скрывать от себя, как он соскучился по таким вот домашним посиделкам.

Но этим мыслям нельзя потакать. Служить ещё долго, а пока служба идёт, её ядовитый сок отравляет всё, что можно. Что бы ты ни делал, тебя преследует страх быть разоблачённым и наказанным. И за это его желание посидеть дома с отцом в Новый год он, не исключено, ещё поплатится…

Женщиной, проводящей новогоднюю ночь с его отцом, была та самая Аня, что когда-то ухаживала за отцовскими родителями, потом они прописали её в этой квартире, и она, когда Арсений и Олег Александрович прибыли в Ленинград, сказала, что квартира по праву