Концертмейстер - Максим Адольфович Замшев

Когда они вышли на улицу, она, перейдя почти на шёпот, открыла Арсению почти страшную тайну: у их преподавателя всё хорошо. С ней поделился этим отец, который в силу своей работы читает зарубежную прессу. Михнов преподаёт в Парижской консерватории, много гастролирует по всему миру. Единственное, что тревожит: слишком уж часто даёт интервью антисоветского характера. Отец крайне осуждает его за это, а вот сама Катя не так категорична. Может быть, его заставляют это делать? По большому счёту здесь у него концертов почти не было. А он очень одарённый человек. Вон в Европе его сразу оценили. И мужик он классный! Всем навстречу шёл!

При последней фразе Арсений запечалился. Действительно, Михнов из всех его преподавателей больше всего входил в его положение, не терял надежду, что он преодолеет себя. А он чем ему отплатил?

– Чего ты такой грустный? – заботливо спросила Катя. – Скоро дослужишь. Что, кстати, после армии собираешься делать?

– Не так уж и скоро. Ещё год тут торчать. Что делать? А чёрт его знает! Без образования у нас не особо куда берут. Центральную музыкальную школу ведь за училище не зачтут?

– Думаю, зачтут. Надо выяснить. У тебя, между прочим, неоконченное высшее. Это уже кое-что.

– Сейчас-то зачем выяснять?

– На будущее, – загадочно пояснила Катерина.

– Наверное, родителей нашего Семёна Ростиславовича теперь прессуют не на шутку. Жалко их. Да и Баршаю, поди, досталось. Ведь это с ним Михнов выехал на гастроли. И, как я понял, именно по инициативе Баршая, – преисполнился сочувствия Арсений.

– Баршаю всё как с гуся вода. У него связи на самом верху. Он ничего не боится. Он, кстати, приезжает с гастролями в Ленинград. Может, сходим?

– А когда?

– Одиннадцатого ноября у него концерт в Большом зале филармонии. Отпросишься?

Арсений захохотал:

– Тут армия. Тут не отпрашиваются. Но что-нибудь придумаю.

Подполковник Бубнов поощрял, когда солдаты посещали концерты. Усов не приходил от этого в восторг, но поделать ничего не мог против воли начальника.

Советская власть, в целом жестокая, бесчеловечная и никак не сентиментальная по отношению к своим подданным, в мелочах иногда демонстрировала трогательную гуманность. Так, солдаты Советской армии имели право проходить на концерты в Ленинградскую филармонию бесплатно и садиться на свободные места, если таковые имелись.

Прощаясь, молодые люди расцеловались дружески, в щёки.

– Из-за меня ты совсем не потанцевала, – извинился Арсений.

– Не больно-то мне и хотелось. Поверь!

– И подругу бросила.

– Вряд ли она скучала. – Толоконникова хохотнула.

Они обменялись телефонами. Арсений продиктовал ей телефон оркестра, который она аккуратно занесла в блокнот, а потом, вырвав страничку, протянула её Арсению и попросила записать её новый номер. Арсений выполнил её просьбу, стараясь при этом сохранить порядок цифр в голове. Листок может и потеряться, всё бывает.

Последние десять дней перед парадом особенно тяжёлые. Четыре ночные тренировки выматывают жилы, и только страх перед отправлением в дисбат затыкает рты тем, кто готов изрыгать проклятия в адрес придумавших и срежиссировавших такие муки. Почему ночные? Всё просто. Днём в город не введёшь столько техники, а ночью военные машины, танки бэтээры никому не мешают. Каждый оркестр гарнизона с определённой точки в городе, играя бравурные марши Чернецкого или Перцева, подводил к площади офицерские каре, чтобы они уже выстроились на улице Халтурина для дальнейшего прохождения по площади.

Перед последней ночной тренировкой в оркестре ВМА произошёл случай вопиющего распития спирта, кончившийся для некоторых его участников крайне плачевно. Спирт в зимнее время в оркестре, как правило, имелся. Для протирки инструментов при минусовой температуре со склада выписывалось пять литров медицинского в месяц. Разумеется, никто никогда в жизни ничего им не протирал. Если кто-то из молодых да неопытных покушался на это, то получал зверский выговор и предупреждение забыть навсегда о подобных поползновениях.

Незадолго до выезда на ночную генеральную репетицию в расположение явился сверхсрочник, или на жаргоне «кусок», и заявил, что буквально сегодня стал счастливым отцом. По этому поводу сверхсрочники достали заныканный спирт и щедро всем разлили, особенно новоявленному папаше. Кое-что перепало и солдатам. «Деды» и «дембеля» выпили прилично, остальные чисто символически. Арсений и Петя только пригубили. Петьке ещё не полагалось участвовать в распитии в равных долях с «черпаками» и «дедами», а у Арсения имелись свои причины, чтобы не пьянствовать. Катя так радовалась тому, что у их преподавателя всё хорошо, а его это до дрожи разволновало. Он отдавал себе отчёт, что всякая мысль о Лене бессмысленна, но всё равно представлял: как она там? Вспоминает ли хоть иногда о нём?

Выпивка обострит чувства. Сейчас это ни к чему. Поэтому он отпил чуть-чуть из гранёного стакана, каждая грань которого, по задумке Веры Мухиной, олицетворяла одну из советских республик, и больше не стал. А вот страдавший весь день зубной болью флейтист Слава Луняшкин (тот самый, которого кусала крыса) так основательно приложился, что запьянел моментально, глаза его покраснели, язык с трудом ворочался во рту, а длинное и худое тело болтало туда-сюда, как тростинку. Ему по очереди тёрли уши для отрезвления, но даже этот радикальный и проверенный способ не помогал. В итоге все плюнули и порешили: пусть будет как будет.

Получилось всё как нельзя хуже. Когда оркестр тащил «слона» (офицерское каре), Луняшкин сбился с ноги. Усов, следовавший рядом с оркестром и наблюдавший за каждым солдатом и сверхсрочником, начал орать как сумасшедший, требуя от Луняшкина, чтобы он «взял ногу». Тот засеменил и с высоты своего роста грохнулся на холодный, мокрый и бугристый ленинградский асфальт. Все с ужасом выдохнули. Офицерское каре не собиралось останавливаться. Луняшкин начал отползать к краю проезжей части, поскольку подняться не мог.

Об инциденте немедленно доложили Бубнову.

По прибытии на Халтурина каждый солдат и сверхсрочник был обследован и обнюхан. Тех, кто особо благоухал, отправили в автобус, остальным пообещали небо в алмазах. После окончания тренировки в казарме устроили построение, где объявили о воплощении в жизнь мушкетёрского принципа: один за всех, и все за одного. То есть за проступки группы военнослужащих наказанию подлежали все, и потому объявлялась трёхкилометровая пробежка в полном обмундировании.

Когда Арсений передавал в деталях всю эту коллизию Катерине, она постоянно округляла глаза и приговаривала: «Какой ужас!» Перед тем как посетить концерт оркестра Баршая, они зашли в кафе «Север» и пили чай с эклерами.

В тот день крупные ветра и мелкие снега покинули город, и погода вошла в относительную гармонию с жителями. Тёмный вечер уютно подсвечивался светом витрин и фонарей. Невский сегодня без труда удерживал свою абсолютную прямоту.

Арсений обрадовался, увидев афишу концерта. В первом отделении 23-й концерт