Концертмейстер - Максим Адольфович Замшев

Отец представил их друг другу.

«Вроде бы папа говорил, что она замужем, что у неё двое детей. Хотя не моё это дело», – размышлял Арсений.

Они втроём прекрасно провели время, мило общались, шутили, пока Арсений не решил, что ему пора уходить. Пусть отец останется вдвоём с той, кого пригласил. Но куда ему деваться? В казарму пока рановато. Зачем тогда с таким риском, да ещё в форме, выбирался из неё?

Пришло в голову позвонить Кате. Номер он тогда, после их случайной встречи на танцах, запомнил. Это хорошо. Листок, на котором был записан телефон, как он и предполагал, куда-то задевался.

Вряд ли она дома. Но вдруг?

Катя взяла трубку почти сразу.

– Привет. С Новым годом. Это Арсений.

– Привет! А я ждала. Что ты позвонишь. Спасибо! И тебя с Новым годом!

– Что делаешь?

– «Голубой огонёк» досматриваю. А ты?

«Голубым огоньком» в СССР называлось новогоднее шоу с участием всех звёзд советской эстрады, театра и кино. Особым почётом тогда пользовались разного рода шутники, пародисты и куплетисты. Их номера ждали с куда большим энтузиазмом, чем выходы Кобзона, Лещенко или Эдиты Пьехи. Волновались также и за то, какой наряд продемонстрирует Алла Пугачёва, в народе чаще всего прозываемая Пугачихой.

– Я ничего особенного не делаю.

– Ты в казарме?

– Нет.

– Что значит, нет?

– То и значит. В самоволке я. Но это не страшно.

– Как не страшно? Ты меня такими ужасами пугал в прошлый раз.

– Может, я зайду?

– Ну, заходи. Я, правда, спать собираюсь… Но нет. Теперь не усну. Заходи, конечно.

Всю дорогу до Катиного дома Арсений сомневался, правильно ли он себя повёл. Отец и Аннушка так уговаривали его остаться!

На душе темнело. Что ждёт его в этом ещё одном году без Лены? В феврале ему исполнится двадцать один.

Передумавшая спать Катерина достала из холодильника шампанское, икру, буженину, салат оливье и поставила всё это на стол.

Арсений удивился, что она в Новый год дома одна, сказал, что не чаял её застать, позвонил наудачу, полагал, что она веселится где-нибудь в приятной компании.

Катя потянулась, довольно улыбнулась:

– Родители поехали гулять на дачу к каким-то знакомым. Меня звали, но я не люблю эти старпёрские пьянки. Друга сердечного у меня нету. Ни жениха, ни поклонника. Тебе шампанское не нравится? – Катя заметила, что Арсений поднял бокал, но не отпил ни глотка.

– Не очень хочется.

– Странно. Новый год ведь! Ну, поешь тогда.

Арсений уже наелся дома, но из вежливости Катин оливье отведал. Вкусный.

Город. Парень и девушка. Новогодняя ночь. Будь они внутри какого-нибудь фильма, всё бы кончилось в ту ночь постелью.

Но жизнь – не фильм. Они вспомнили общих знакомых, посмеялись над чем-то совсем незначительным из прошлого. Арсений спросил, какая у неё дипломная программа. Она ему перечислила все произведения. Всё это ничего не значило. Ни их воспоминания, ни её программа. Значило только то, что ни она, ни он не ведали, что их ждёт в следующем году.

В январе он начал захаживать к Катерине ненадолго, благо от казармы до её дома ходу было десять минут быстрым шагом. И они привыкали к этим встречам. Она играла ему. И он оживлялся в эти минуты, давал ей советы, она смеялась:

– Вообще-то, тебя отчислили, а я готовлюсь к диплому! Наставник нашёлся.

Но прислушивалась.

Они не испытывали друг к другу никаких чувств, кроме дружеских. Но всё-таки переспали. Катя всё ещё была влюблена в Дэна, но Дэн, как выяснилось, действительно собирался жениться, плюс она сама его послала в своё время, а Арсений всё ещё болел Леной, хоть она вместе с мужем эмигрировала во Францию и никогда не вернётся. Их молодые тела накопили уже слишком много, чтобы это удерживать в себе. Когда Катя после первого их раза сказала: «Теперь ты обязан на мне жениться», у Арсения мелькнула мысль: а почему бы и нет? Абсурд в рамках ещё большего абсурда уже не кажется таким абсурдным.

На второй год службы тяготы никуда не делись, но знание того, что служить остаётся меньшую часть срока, окрыляло.

В то время в вооружённых силах дурь уже процветала пышным цветом. Личный состав деградировал. Объём бессмыслицы поражал бы воображение, если бы тщательно не скрывался от народа.

В конце января 1977 года Ленинград сковал страшный мороз. Никто без крайней надобности не выходил на улицу. Провода так замёрзли, что все троллейбусные маршруты были отменены. Вечером 27 января, в день снятия блокады, все оркестры гарнизона получили приказ выдвинуться на указанные позиции и играть траурную музыку.

Холод лютовал такой дикий, что мундштук нельзя было оторвать от губ ни на секунду. Если же всё же зазеваешься и на несколько секунд перестанешь греть инструмент дыханием, то при следующем прикосновении металл заберёт с собой часть кожи с губ. Оркестру ВМА приказали расположиться на стрелке Васильевского острова, откуда вся прибрежная часть города во всей изобретательности своих фасадов видна как на ладони.

Город, лишённый людей, вымороженный, еле-еле справляющийся с холодом, и в нём, резонируя до мурашек, звучит медленная духовая музыка.

Арсений и Петька потом, делясь впечатлениями от этого «кровавого» выезда, предположили, что те, кто случайно слышал и видел это военно-оркестровое безумие, долго ещё не придут в себя от мистического ужаса.

Мороз не спадал, захватив и первую половину февраля. Но уже в конце месяца вдруг всё начало таять, заливая улицы чуть не по щиколотку, заставляя прохожих перепрыгивать особенно глубокие лужи.

Весной и летом Арсений ухитрился ещё два раза съездить в Москву. Деду так и не открыл то, что его вышибли из консерватории и что теперь он служит в военном оркестре.

Перед самым дембелем он чуть не угодил в дисбат.

Началось с того, что Усов всё же обнаружил в дирижёрской подставке их нычку с «гражданкой». Кто-то впопыхах не очень удачно положил туда куртку, и маленький кусочек ткани остался торчать.

Костёр на плацу полыхал гигантский. Усов стоял, смотрел и потирал руки. Ему представлялось, что таким образом торжествует справедливость.

Оркестр после такого залёта в полном составе был отправлен в недельный наряд по столовой.

В солдатской столовой пищу принимали в три смены рота охраны, рота обеспечения и стройбат. Перерыв между заходами был не больше пятнадцати минут, а набор тарелок, вилок и ложек рассчитан только для одной роты. Таким образом, дежурящим надлежало между сменами успеть всё перемыть и снова поставить на столы.

Начпрод, лейтенант с весьма характерной фамилией Аракчеев, воспринял прибытие в наряд солдат оркестра как возможность