Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин

— Даже это не могу сделать как следует, — сказала она, прикрывая ладонью рот. — Почему я такая нескладная? И вдруг без всякого перехода запела:

Отговорила роща золотая

Березовым веселым языком.

И журавли, печально пролетая,

Уж не жалеют больше ни о ком...

Она пела не голосом, а душой. Пела с надрывом, потому что ее душа была надорвана. Остудин, затихнув, слушал ее прекрасный рыдающий голос, и ему самому хотелось заплакать. В эту минуту Варя казалась ему невероятно одинокой. Остудин готов был помочь ей чем угодно, но не знал, как это сделать.

— Почему мы, русские бабы, такие несчастливые? — спросила Варя, снова промокнув глаза платком.

— Разве вы несчастливая? — сказал Остудин. — У вас такой голос... Постоянные гастроли. По всей видимости, нет отбоя от поклонников...

— Если бы счастье было только в этом, — отрешенно сказала Варя.

— А в чем же? — спросил Остудин.

— В чем, в чем, — не выдержала молчавшая до этого Нина. — Счастье — это семья.

— Здесь все зависит от нас самих, — сказал Остудин. — Княжна Мария Николаевна Волконская отказалась от богатства, почестей и привилегий и поехала за мужем на забайкальскую каторгу. И было ей всего лишь двадцать два года.

— Какой ты все-таки немилосердный, Роман, — сказала Нина. — Разве можно об этом сейчас?

— Отчего же, — возразила Варя. — Сейчас об этом и нужно говорить. В нашей семейной неудаче виновата только я, одна я...

Три года назад Варя решила порвать с артистической карьерой. Ей очень хотелось ребенка. «Буду преподавать в школе музыку, а в Доме культуры вести музыкальный кружок, — думала она. — Ведь наши дети не имеют даже основ музыкального образования. Разве могут из них вырасти по-настоящему культурные люди?»

Но благому порыву не суждено было сбыться. Ачик предложил Варе престижные гастроли. И она согласилась. Между семейным очагом и театральной рампой она, в который уже раз, выбрала рампу.

— Скажите, что я могу сделать для вас? — спросил Остудин. Варя была ему симпатична.

— Пригласите Еланцева, — тотчас оживилась она.

— Его нет в поселке. Он на буровой.

— Это правда?

Остудин кивнул.

— В таком случае достаньте мне билет на первый завтрашний рейс до Среднесибирска.

— Об этом можете не беспокоиться, — сказал Остудин. — У экспедиции на каждый самолет есть бронь.

В тот вечер Остудин долго не мог уснуть. Не давала покоя судьба Вари. Не спала и Нина.

— Мне кажется, Еланцев совершил ошибку, — сказала она. — Анастасия не заменит ему Вари.

— Он выбрал, ему лучше знать, — ответил Остудин.

Утром раньше всех поднялась Варя. Когда Остудин вышел в зал и увидел ее, он поразился. Перед ним сидела не та, раздерганная, измученная неудавшейся жизнью, женщина, которую он видел накануне. Свежее, слегка тронутое косметикой лицо, изящная фигура, элегантно уложенные волосы вызывали не просто восхищение, а требовали почтительности. И он подумал: эта сказочная дама занесена в Таежный случайным ветром. Она была здесь совершенно чужая, и теперь, глядя на нее, Остудин был уверен, что Варя никогда бы не прижилась на суровой таежной почве. Она могла существовать только в оранжерее. Еланцев был совершенно другим. Такая перемена ошарашила Остудина. Поздоровавшись, он задал привычный в этом случае вопрос:

— Как спалось?

Варя не ответила. Ее мысли были заняты другим.

— Я, наверное, зря прилетела сюда, — сказала она. — Зачем травить душу? — и повторила фразу, произнесенную вечером: — Надо жить, не надо вспоминать.

Остудину показалось, что еще раньше он где-то уже слышал эти слова. Кажется, это была строчка из песни Александра Вертинского.

Нина накрыла стол, все трое молча позавтракали. Собираясь на работу, Остудин сказал:

— Вы не отлучайтесь далеко. Если самолет не задерживается, я сразу же пришлю за вами машину.

В конторе экспедиции Остудин столкнулся на лестнице с Еланцевым. Тот шел из своего кабинета к выходу.

— Ты когда вернулся? — спросил Остудин, придержав его за руку.

— Да только что с вертолетной площадки, — сказал Еланцев. — Заскочил к себе в кабинет, а сейчас иду домой выпить чашку чая.

— Зайди ко мне.

Остудин прошел в кабинет, сел за стол, достал папку с бумагами, чтобы выдержать паузу, полистал некоторые из них. Еланцев молча ждал, скользя взглядом по стенам. На его лице было полное безразличие. Остудин оторвался от бумаг, сказал:

— Ты знаешь, что Варя прилетела в Таежный?

Еланцев вздрогнул, вскочил, спросил перехваченным голосом:

— Где она?

— У меня дома. Улетает первым рейсом. Сейчас позвоню в аэропорт и пошлю за ней машину.

— Никуда не звони, — сказал Еланцев. — Я провожу ее сам.

Он выскочил из кабинета, на ходу хлопнув дверью. Остудин посмотрел ему вслед, подумав о том, насколько непредсказуемо и несправедливо устроена жизнь. Сначала наделит людей сумасшедшей любовью, поманит совместным счастьем, а потом разведет в разные стороны, заставив одного всю жизнь вспоминать о прошлом, а другого — склеивать из осколков то, что удалось сохранить.

Через час Еланцев зашел к Остудину, молча опустился на стул, отрешенно посмотрел на шкаф, в котором стояли колбочки с нефтью. Потом закрыл лицо руками и опустил голову. Затянувшееся молчание стало двусмысленным, и Остудин прервал его:

— Говори. Чего молчишь?

— А чего говорить? — Еланцев опустил руки на колени. — Нельзя дважды войти в один и тот же поток, — он достал сигарету, размял ее пальцами. — Надо жить, не надо вспоминать.

— Это она тебе так сказала?

— Почему она? Я тоже так думаю.

С улицы сквозь окно донесся гул самолета. Авиатрасса на Среднесибирск пролегала над самым поселком. Остудин насторожился, прислушиваясь к звуку.

— Да, полетела, — с тяжелым вздохом сказал Еланцев, и Роман Иванович понял, что Варя была в Таежном последний раз.

АВАРИЯ

К вечеру Андрей позвонил Татьяне в редакцию, сказал, что прилетел. У них было так принято: после каждого полета он сообщал из аэропорта жене о своем возвращении. Небо не земля, там, если споткнулся, опереться не на что. Отправляя Андрея на работу, Таня всегда волновалась.

Андрей прилетел из Среднесибирска. Погода была премерзкая. Моросил дождь. Холодный ветер толкал перед собой темные, набухшие влагой тучи, заполнившие все пространство от земли до поднебесья, и поднимал на Оби пенящиеся волны.