Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин

— Зачем тебе это?

— Хочу написать, — откровенно призналась Таня. — Ребята с вертолета под суд пойдут, если не докажут, что их заставили туда лететь.

Татьяна умышленно пошла ва-банк. Сначала она подумала, что можно было бы взять бутылку, сесть с Васей за стол и попытаться выудить из него кое-какие откровения. Водка развязывает язык, а Вася на выпивку слаб. Это видно невооруженным глазом.

Но, поразмыслив, Таня отвергла эту идею. Сведения, добытые за пьяным столом, мало чего стоят. Протрезвев, тот же Васька откажется от своих слов. А в таком деле, как авария вертолета, нужны надежные свидетели. Если Вася не захочет стать одним из них, нужно искать других. На полупризнаниях и полуфактах неопровержимых доказательств не построишь.

— А кто тебе сказал, что они пойдут под суд? — недоверчиво спросил Вася.

— Ну а как же? — удивилась Татьяна. — Вертолет стоит огромные деньги. Кто-то должен их возмещать.

— Что-то мне нехорошо стало, — сказал Вася, передернув плечами и посмотрев по сторонам. — Может, пойдем в избу?

Вася провел гостей в комнату, усадил за стол, поставил на него начатую бутылку водки и сковородку с жареной рыбой. Постоял посреди комнаты, размышляя о чем-то, вышел на кухню и вернулся с тремя гранеными стаканами. Налил в них водки, взял свой стакан и произнес:

— Скажу все, но только чтобы ты не переврала.

Он поднес стакан ко рту, запрокинул голову и в три глотка выпил водку. Таня достала из сумочки диктофон, положила на стол. Вася скосил глаза на аппарат, протянул к нему руку, потрогал пальцем, потом спросил:

— Магнитофон, что ли?

— Диктофон, — поправила Таня.

— Казенный? — Вася взял диктофон в руки, повертел перед глазами, положил на стол. — Японский, небось?

— Японский, — подтвердила Таня. — Купила в Челябинске в комиссионном. Хорошая штука.

— Оно и видать, — согласился Вася, застегнул верхнюю пуговицу на рубахе, пригладил ладонями волосы, словно собирался фотографироваться, и сказал: — Значит, так...

Захаров хорошо знал Юринскую протоку. От Андреевского до нее часа четыре ходу. Но шли они гораздо дольше, потому что протока не обустроена. На ней нет ни бакенов, ни створов. Чтобы не налететь на берег или отмель, протоку все время приходилось ощупывать прожектором.

Вертолет увидели сразу. Он был наполовину в воде. Васю удивило, что около него не было людей. Лишь поднявшись на крутой берег, они разглядели за кустами палатку, возле которой у догорающего костра сидели Казаркин со своим шофером Мишкой Пряслиным и вертолетчики. Командир авиаотряда Цыбин сразу набросился на пилотов. Материл их на чем свет стоит. А Кондратьев ему отвечал: «Я же тебе говорил, что в такую погоду садиться на Юринской опасно. А ты мне что ответил? Сядешь! Ты их привез, ты и забрать должен». Казаркин ругань не слушал, увидев нас, начал складывать с Мишкой палатку. Ему надо было побыстрее убраться с Юринской. Потом подошел к Цыбину и сказал: «Чего ты ругаешься? Приедем домой, все обсудим». Стаскали мы шмотки на катер и отчалили.

— А рыбу? — спросила Таня. — Была там рыба?

— Еще бы не была, — удивился Вася. — Три осетра. Муксунов соленых три рогожных куля. Две нельмы, одна здоровущая, я чуть с трапа не сорвался, когда ее на катер затаскивал. Язей он нам с мотористом отдал, язей он не ест.

Больше спрашивать было не о чем. Может быть, Вася и упустил какие-то детали, но главное сказал. Кондратьев прилетел за Казаркиным, выполняя задание Цыбина. По своей воле вертолетчики в такую погоду на Юринскую протоку не отправились бы. Таня выключила диктофон. Захаров кивнул на него, спросил:

— Ты это по радио передавать будешь?

— Еще не знаю, — ответила Таня. — Не говори никому, что мы встречались. А то начнут болтать раньше времени.

— Вот те крест, не скажу, — Вася посмотрел на диктофон и перекрестился.

На улице Лесников воровато посмотрел по сторонам, нагнулся к Тане и полушепотом спросил:

— Ты что, действительно хочешь послать пленку на радио?

— Да ты что? — засмеялась Таня. — Этой пленке цены нет. А там она никому не нужна.

Лесников пошел в редакционную фотолабораторию, а Таня направилась домой. Ее раздирали противоречивые мысли. Материал был сенсационным, из тех, которые незамеченными не остаются, и в другой раз она бы, не мешкая, написала статью. Но впервые за все время работы в газете ей не хотелось писать. Слишком уж высока была цена публикации. Она могла круто изменить судьбу людей. Пилотов — освободить от суда, Казаркина — вывести на чистую воду. Поэтому Таня все время задавала себе вопрос: вправе ли она выступать в роли судьи? Кто она такая, чтобы вот так вмешиваться в жизнь людей?

Выпив чашку крепкого кофе, Таня вернулась в редакцию. Через час Лесников принес ей снимки, на которых она стояла рядом с Захаровым. За их спинами сверкали развешанные для провяливания язи.

— А ведь это улика, — сказал Коля, протягивая ей фотографию. — Опасную игру ты затеваешь.

Татьяна не ответила. Она снова думала о том, стоит ли ей разбираться с этим делом? Ведь теперь надо идти к Кондратьеву и говорить с ним. Не исключено, что он до сих пор не отошел от шока. Потом надо будет обязательно встретиться с Цыбиным. А от того напрямую зависит судьба Андрея, Цыбин его начальник. И, конечно же, никак не обойтись без разговора с Казаркиным. Столько всего переплелось, что сто раз подумаешь, прежде чем решишься отрезать. «Может, сначала переговорить с Андреем? — подумала Таня. — Он в пилотских делах человек опытный. Его советы сейчас дороже золота...»

Когда Андрей пришел с работы, она быстро собрала ужин, позвала его за стол, села рядом. Подождала, пока он начнет есть, спросила:

— Насчет Саши Кондратьева ничего новенького нет?

— Похоже, причина техническая, — Андрей проголодался и говорил с полным ртом. — Что-то случилось с хвостовым винтом.

— Ну и что? — Таня не разбиралась в тонкостях авиации, ей требовались разъяснения.

— Машина просела, а запаса высоты не было. Она и плюхнулась в воду, — пояснил Андрей.

— Выходит, Саша не виноват? — облегченно вздохнула Таня.

— Если бы это случилось над аэродромом, не был бы виноват. А теперь он должен объяснять, как оказался на Юринской. Самовольный полет, повлекший аварию, удесятеряет его вину.

— Я сегодня разговаривала с Тутышкиным,